– Либо вы мне доверяете, либо нет, –сухо сказал я, – если моего честного слова вам недостаточно, то,получается, вы считаете меня лгуном. Никакие исследования в таком случае непомогут. Они не важны. Главное – ваше личное отношение ко мне.

– Ты идиот! – в сердцах воскликнулаНора.

– Очевидно, да.

– И трус! – подтявкнула Варя. –Раз не идешь к доктору, значит, признаешься, что ты отец. Вот так выходит.

– Завтра в девять! – свирепогаркнула Нора.

– Нет, – уперся я.

– Ты не выполнишь мой приказ? –возмутилась Элеонора.

– Моя личная жизнь – это моя личнаяжизнь, – ответил я, – много лет назад, когда вы наняли меня наработу, мы решили не смешивать частное со служебным и до сего момента успешнособлюдали договор.

– Я тебя уволю, – топнулаЭлеонора, – хватит выжучиваться!

На крысином личике Вари промелькнуло выражениерадости, и тут у меня в кармане ожил мобильный.

– Вы разрешите ответить? – спросил яу Норы.

– Иди, – махнула рукойхозяйка, – остуди горячую голову и возвращайся с трезвым решением. Илиедешь завтра в лабораторию, или уходи вон! В чем пришел! Помнится, у тебя дажечемодана не было, багаж уместился в портфеле!

Я выскочил в коридор и поднес телефон к уху.

– Алло!

– Вава! – взвизгнула маменька.

– Слушаю.

– Это правда?

– Что?

– Только не вздумай выкручиваться! –заорала Николетта. – Я чувствую! Ощущаю! Вот он, запах большогоматеринского горя!

– Ты о чем? – окончательнорастерялся я. – Сделай одолжение, поясни.

– Вопросы задаю я! – тономследователя из плохой киноленты об ужасах КГБ заявила маменька. – Молчатьи отвечать!

Я сел в кресло, стоявшее возле вешалки.«Молчать и отвечать» – вот вам образчик женской логики, жаль только, чтовыполнить этот приказ не представляется возможным.

– Ты вчера был в аптеке? – спросилаНиколетта.

– Не помню, – изумился я, – а вчем дело?

– Напрягись и вспомни!

– Какая разница? – продолжалнедоумевать я. – Что за странный интерес.

– Немедленно перечисли все места, куда тызаглядывал накануне, – потребовала маменька.

Я попытался сосредоточиться.

– Утром я ездил по делам фонда«Милосердие», около двух решил перекусить, заглянул в кафе, мне позвонила Нораи велела купить ей книги, поэтому я поехал по магазинам. Одно издание нашел вбукинистическом отделе «Москвы», другое обнаружил в «Молодой гвардии». Надорогах были сплошные пробки, да еще внезапно началась жара. У меня заболелаголова. О! Точно! Я заходил в аптеку!

– Уже лучше, – всхлипнулаНиколетта, – когда человек признает свои ошибки, это первый шаг к ихисправлению.

– Объясни, пожалуйста, что ты имеешь ввиду, – попросил я.

– Что ты купил у провизора? Не смейлгать!

– Таблетки.

– Какие?

– Ну… не помню, вроде белые, круглые.

– Вава!!! Не разрывай мое сердце! Тебявидела Мака, – завопила Николетта, – господи, все пошло прахом! Жизньрухнула в один миг! Где мой маленький мальчик, которого я водила гулять заруку?

– Ты о ком говоришь? – уточнил я.

– Вава! Не смей хамить, – пошлавразнос маменька.

– Извини, – пробормотал я.

Если честно, то я не могу припомнить момента,когда мы с Николеттой ходили вместе «гулять за руку». В детстве мною занималасьТася, та самая женщина, которая нынче служит у маменьки домработницей.Появление Николетты в детской было столь же редким событием, как полярноесияние над Москвой. «Тише, мама спит», – предостерегала няня маленькогоВаню, когда он собирался в школу. «Тише, мама принимает ванну», – говорилаТася, когда я возвращался домой с уроков. «Тише, мама уезжает наспектакль, – восклицала она около шести вечера, – лучше не высовывайсяв коридор». Да я и сам бы, без Тасиного предупреждения, не пошел в прихожую,потому что лет с трех твердо усвоил: маменька, уносясь в театр, где ейпредстояло выйти на сцену с коронными словами «Кушать подано», находится навзводе и способна отпустить сыну затрещину. Новый год, Седьмое ноября, Первоемая, уж не помню, какие еще праздники были в советские времена, но все их яотмечал в компании с Тасей, Николетта вместе с мужем веселилась в Центральномдоме литераторов, писательском клубе, недоступном рядовому москвичу, меня ссобой родители никогда не брали.

– Мака там была! – причиталаНиколетта. – Она наблюдала, как ты, потеряв стыд, выпрашиваешь лекарство!

– Выпрашиваю? – изумленнопереспросил я. – Я просто приобрел упаковку! И я не заметил твою подругу!Она точно меня видела? Может, перепутала с кем?

– Жалкая попытка оправдаться! Как толькоМака поняла, что ты делаешь, она спряталась за стенд и записала весь разговорна диктофон.

– Чего? – по-детски отреагироваля. – Записала на диктофон? Мака носит при себе этот аппарат и дажеспособна им пользоваться? И зачем ей прятаться при виде меня? Прости,Николетта, это какой-то бред!

– Слушай, Вава, – отчеканиламаменька, – внимание, звук!

В трубке что-то щелкнуло, и я услышалсобственный слегка искаженный голос. В свое время, когда я только началработать детективом, Элеонора вручила мне крохотный карманный магнитофон ивелела:

– Ваня, всегда записывай беседы с людьми,иначе при пересказе можно упустить крохотную, но очень важную деталь. А еще мневажно услышать интонацию твоего собеседника.

Я, естественно, выполняю приказ хозяйки,приношу ей запечатленную информацию и частенько слушаю ее вместе с Норой,поэтому мгновенно узнал, кому принадлежит баритон.

– Девушка, сделайте любезность, отпуститеморалгин.[6]

– Данный препарат отпускается порецепту, – ответило контральто.

– Да ну? Месяц назад я приобрел его безпроблем.