В Москве Энди снимает несколько комнат вбараке. Хоромы не шикарные, но циркачи не избалованы. Дождь на голову не льет?Это же отлично. В столице у Морелли много друзей, один из них Боба, хозяинбара, расположенного в ста метрах от того места, где обычно селится коллектив.Вчера после концерта Мара и Антонио пошли к Бобе, им хотелось выпить чайку исъесть вкусную пиццу. Внимание Мары привлек высокий, симпатичный, хорошо одетыймужчина, сидевший за стойкой с самым несчастным видом.

– Это кто? – спросил младший Мореллиу бармена.

Боба пожал плечами.

– Уже три часа кукует! Говорит, идтинекуда! Вроде он не в себе, не из ваших и не из наших, я его впервые вижу, ужепятый коктейль скушал, платит исправно, не буянит.

Мара подсел к дядьке, а тот неожиданнорассказал ему свою жизнь, начиная чуть ли не с рождения и заканчивая уходом издома хозяйки.

– Жить мне негде, – мрачноконстатировал мужик, назвавшийся Иваном Павловичем, – денег нет,документов тоже. Ушел в чем был и назад не вернусь!

Для начала Антонио и Мара угостили бедолагуводкой, а потом стали думать, как ему помочь. Может, Морелли и не знают таблицуумножения, но человека в беде они никогда не оставят. У циркачей так заведено –они всегда протягивают руку помощи тому, кому плохо.

И тут в бар заявился Энди в самом дурномнастроении.

– Наш шпрех убежал, подался на сторону, –мрачно заявил он. – Где нового искать?

Шпрех – это шпрехшталмейстер, человек, которыйобъявляет номера, так сказать, хозяин арены, а еще он часто выступает партнеромдля клоуна. Шпрех – лицо программы, поэтому он должен быть высоким, осанистым,плечистым, обладать красивым и громким голосом и уметь носить фрак. Найтитакого сразу практически невозможно! Поэтому Энди был зол на весь белый свет.

– За что мне это? – спрашивалон. – Без шпреха фигово! Кто встанет на занавес? Мими, блин?

И тут Мару осенило, он ткнул в меня пальцем изаорал:

– Он! Внешне супер, говорит красиво, ниработы, ни денег не имеет, документы посеял. А еще его рекомендует Боба.

– Ну да, – кивнул бармен, –вроде приличный клиент.

И судьба Ивана Павловича решилась без егоучастия. Увы, я был к тому моменту мертвецки пьян и не мог выразить своегоотношения к происходящему.

– Господи, – перепугался я, выслушаврассказ, – мне не справиться с работой в цирке.

– Ерунда, – утешил Антонио, –насчет костюма не беспокойся, подберем!

– Я никогда не выступал на публике и,если честно, даже не хочу пробовать, актерство не моя стезя, я принадлежу клюдям интравертного склада и не обладаю энергетикой, необходимой для подпиткизрителей, – отбивался я.

– Как он говорит! – восхитилсяАнтонио. – Настоящий шпрех! Здорово! Выезжаем в шесть! Сегодня нам свезло,никуда тащиться не надо! В соседнем доме работаем. Во, Ваня, это ты удачупринес! Мы давно в простое, а когда с тобой в баре сидели, Энди мужик позвонил,у ихней конторы сегодня юбилей, он коллегам сюрпрайз сделать хочет. Да еще идтивсего через двор! Энди сказал: «Этот Ваня, похоже, из фартовых».

– Не волнуйся, – хлопнул меня поплечу Мара, – ты шикарно выступишь!

– Нет, нет, ничего не получится, –затряс я головой.

– Откуда ты знаешь, если непробовал? – засмеялся Мара. – Я тоже боялся фляк крутить, когданачинал. Знаешь, как наш отец говорил: «Отключи глупость, тело умней головы,само все сделает, главное, не мешай ему!»

Я уставился на Мару. В принципе, парнишкаправ. Если не откусить от яблока, то и не узнаешь, каково оно на вкус, а ведьзеленый плод, вопреки ожиданиям, может оказаться восхитительно сладким.

– Давай, Ваня, выручай нас, –поддержал его Антонио, – поверь, ты родился шпрехом! Вот на перш тебя незовем, ты с него гробанешься, и на канат не ставим, не твое там место!

– Кураж поймаешь, и покатит, – потерруки Мара.

Неожиданно для самого себя я вдруг сказал:

– Но у меня даже нет чистой рубашки!

Мара засмеялся и открыл большой шкаф.

– Во, держи, голубая, тебе пойдет!

Я машинально взял вешалку и удивился.

– Это же сорочка милиционера, форменная,на плечах штрипки для погон.

– Носи на здоровье, – махнул рукойАнтонио. – Она новая, никто ни разу не надевал.

– Чегой-то я не помню, как эта рубаха кнам попала, – протянул Мара. – Так как, Ваня?

Лишь временным умопомешательством можнообъяснить мое дальнейшее поведение, я не только натянул на себя чужую одежду,кстати, идеально подошедшую по размеру, но и бойко воскликнул:

– Хорошо. Попробую себя в роли этогошпреха.

– Во! Супер! – подпрыгнул Антонио.

Братья, как по команде, развернулись и вышлииз комнаты.

Я остался один и попытался оценить ситуацию.До сих пор мне в голову никогда не приходила мысль сбежать из дома. Я всегда,даже в подростковые годы, смирялся с обстоятельствами, съеживался и ждал, покабуря успокоится. Бунтовать и размахивать шашкой – это не в моем характере. Новчера случилось нечто, так и не могу понять, что именно, заставившее меняпоступить вопреки здравому смыслу. И что теперь делать? Поблагодарить простыхсердечных парней, решивших помочь абсолютно незнакомому мужчине, и вернутьсядомой? Увидеть Нору, которая поверила коварной Варваре и решила подвергнутьсекретаря унизительному анализу на установление отцовства? Впрочем, ничегопозорного в процедуре нет, возьмут ватную палочку, поскребут ею по внутреннейстороне щеки и через некоторое время выдадут вердикт: господин Подушкин неимеет ни малейшего отношения к больной Нине. Отчего бы мне не согласиться наэто и не снять с себя подозрения? Боюсь, вам трудно понять меня, вопрос не вмалышке, а в Элеоноре, не поверившей человеку, который много лет работает нанее. Неужели моего слова оказалось не достаточно? Или хозяйка в глубине душивсегда считала меня непорядочным? Я не смогу более служить ей, это не истерика,а обдуманное решение, увы, я способен поддерживать отношения лишь с теми…Внезапно мысли сделали резкий крен в сторону. А деньги? Нора ни секунды несомневалась: ее секретарь выписывал поддельные счета! Это же настоящий плевокмне в душу! На этом фоне чушь с наркотиками, которую выдумала Николетта,выглядит невинной шуткой!