Красавчик был уже совсем близко. Шура подалась вперед,надеясь, что он идет к ней не случайно и теперь, забравшись на ступени, скажет:«Привет, как тебя зовут?» Но он даже не посмотрел на нее, просто вспрыгнул наперила, перекинул ноги через них, скатился вниз и, все так же размахиваябукетом, понесся к белобрысой девочке. Дурнушка просветлела лицом, когда он по-свойскиобхватил ее за шею, и что-то затараторила. Шура напрягла слух, но словрасслышать не успела. Потому что над головой раздалось явно обращенное к ней:

– Ты чего тут? Все перваши внизу!

Шура обернулась. Рядом стояла невысокая плотная женщина сосветлыми волосами, небрежно собранными в пучок. На ее лице – широком, с мелкиминеправильными чертами – выделялись только пигментные пятна на щеках изеленоватый, уже начинающий проходить, синяк под глазом. Одета она была в синийхалат, тапки и хлопковые гольфы. Женщина производила неприятное впечатление, ноШура ей обрадовалась, поскольку та была ее матерью.

Маму звали Зина Одинец, в народе просто Швабра. Было ейвсего тридцать, о чем никто не догадывался.

Зина вышла замуж за Шуриного папу по большой любви. До встречис ним чувство это было ей неведомо, так как испытывать его было не к кому.Мать, сухая, строгая, деспотичная учительница, не будила в Зине и намека налюбовь. Родила она свою дочь в сорок лет, что называется, для себя. Хотя Зинебыло непонятно, зачем ей понадобился ребенок, коль ни тепла, ни ласки она несобиралась ему давать. Догмы, правила, требования и ограничения – вот все, изчего состояла Зинина жизнь в родительском доме.

Окончив школу, к слову, средненько, несмотря на муштру, онасбежала из города с заезжим солдатом. Служивый ее бросил через месяц,демобилизовавшись и отправившись к себе на родину, где его ждала невеста. Зинаперешла в другие солдатские руки, потом в третьи. Жена полка – так ее звали.

К двадцати двум годам уже могла похвастаться тем, что черезее постель прошло около сотни мужчин. Правда, рекордом Зина не гордилась, но ине испытывала ни угрызений совести, ни сожаления, считая, что лучше жить так,чем с матерью. Жизнь ее круто изменилась, когда в часть, в которой онаприкармливалась, попал удивительный юноша с зелеными глазами. Мальчика звалиЛеней, ему было восемнадцать, и он стал Шуриным отцом.

Зину он полюбил со всей страстью девственника. Она его – совсей нерастраченной нежностью. Зина стирала его портянки, таскала ему варенье,печенье и сигареты, за которые расплачивалась своим коренастым телом. Ради нее,когда срок службы закончился, он не вернулся в родной город, рассорившись ссемьей и бросив учебу. Этого, наверное, он и не смог простить. Ни себе, ни ей.

Пить он начал почти сразу после женитьбы. Пил много, доневменяемого состояния. И дойдя до него, бил Зину, Шуру, попадающихся под рукусоседей, за что часто попадал на пятнадцать суток в милицию. Работал Леня отзарплаты до зарплаты, то есть, получив деньги за свой неквалифицированный трудто грузчика, то дворника, тут же уходил в недельный запой, а выйдя из него,обнаруживал, что с работы его уже выгнали. После этого он пил с горя на тегроши, которые удавалось выручить за сворованные в собственном доме вещи.

Шура недоумевала, почему мать с Леней живет. Ведь ни помощи,ни поддержки она от него не видит. Но Зина только вздыхала, когда дочь задавалаей такой вопрос, и изрекала: «Он мой крест». Может, так, но почему тот же крестдолжна нести и она, семилетняя девочка, Шура не понимала. Еще более непонятноей было, зачем мать решилась родить еще одного ребенка. Дело в том, что сейчасЗина была на шестом месяце и, на удивление соседям, не выказывала по этомуповоду никакого беспокойства.

Шура вздохнула. Ей было жалко будущего ребенка, еще дорождения обреченного на скотское существование: вечно грязная комната в бараке,где ему отгородят уголок, хлеб с маргарином на завтрак, пустые макароны наобед, латаные вещи круглый год и никакой надежды на лучшую жизнь.

Жалкий Шурин всхлип потонул в пронзительном звуке горна.Девочка испуганно завертела головой. Оказалось, что за горькими думами она незаметила, как начался праздник. А между тем нарядный горнист и не менеенарядные барабанщики покинули центр площадки, уступив место дородной женщине свысокой прической. Шуру она не интересовала, гораздо больше девочка жаждалаувидеть синеокого принца. Она встала на цыпочки, вытянула шею и стала вертетьголовой туда-сюда, туда-сюда…

Он стоял совсем близко, всего через пять человек от нее, арядом с ним грустила та самая белобрысая дурнушка. Принц, запихнув букет подмышку, исподтишка пулял в стоящих в первом ряду бумажными шариками. Шуриносердце екнуло в очередной раз и провалилось куда-то, и девочка поняла, чтознает теперь, ради чего она рождена на свет, ради чего страдает и мучается. Втот миг, когда ее сердце достигло дна пропасти, Шура сказала себе: «Я выйду занего замуж!»

* * *

Верочка стояла, подперев своей худенькой спиной забор, истаралась не обращать внимания на издевательские выкрики одноклассников.«Опарыш, опарыш!» – доносилось со всех сторон. Мерзкое, отвратительноепрозвище, но она к нему привыкла. И научилась не вздрагивать, услышав его. Иуже не рыдала, стоило кому-нибудь произнести это слово. Но как Вера никрепилась, как ни старалась казаться равнодушной, ей не удавалось не замечатьего. Ее выдержки хватало только на то, чтоб не показать, как ранит ее мерзкоепрозвище Опарыш.

Хорошо хоть этим все и ограничивалось. То есть Верочкуобзывали, но не били. Как, например, ее одноклассника Олежку Яшина. Чернявого,вечно сопливого мальчугана с таким глупым пучеглазым лицом, что на первыйвзгляд он казался дебилом. Особенно бессмысленное выражение его лицоприобретало, когда кто-нибудь из хулиганов отвешивал ему пинка. Вот и сейчасОлежка получил по заднице от самого главного задиры класса Петьки Кочетова втот момент, когда наклонился, чтобы завязать шнурок. Это было не больно, ноочень обидно. Тем более что получил пинок Олежка на глазах у Кати Старковой, вкоторую был, как и остальные мальчики, влюблен.

Верочка внутренне содрогнулась, представив, что когда-нибудьи ей может достаться подобный пинок. Но ее не трогали. Однако не потому, чтоона девочка, а девочек бить нехорошо: отколотили бы уже давно, если бы не Стас.Заметив как-то, что Верочку толкнул один из одноклассников, он так его швырнул,что мальчишка улетел в кусты, а потом побежал жаловаться на Радугинаучительнице. Стаса отчитали за его рыцарство перед всем классом и велели емупообещать, что больше он драться не будет. Он сказал, что постарается, но неручается за себя в том случае, если еще кто-нибудь тронет Веру Чайку. Послеэтого Верочку никто не пытался толкать, швырять или пинать, зато обзывать сталичаще и злее. Естественно, в отсутствие Стаса.

Сегодня его вообще в школе не было. Вчера, играя в футбол,он упал и сильно разбил коленку, и мама Стаса решила, что сыну нужен постельныйрежим. Вера осталась без своего защитника и теперь сполна получала отодноклассников. Ее обзывали уже третью перемену, а на уроках подкидывали записки,где было выведено все то же мерзкое слово – «Опарыш».