Со стороны двора в таможенном здании не было ни дверей, ниокон. Росло несколько деревьев — старых, скрюченных, землю устилали перегнившиелистья и сломанные ветки. Можно было четко отметить границу, вдоль которойходили люди, непроизвольно сторонясь странного домика: в земле были протоптанысамые натуральные ложбины!

Со стороны улочки я обнаружил одно окно на втором этаже:темное, будто занавешенное изнутри. И дверь — в которую с огромным удовольствиемпостучал.

Тишина.

— Эй, сосед! — вспоминая свой первый визит, крикнул я. Что ятам кричал? Принял здание за мельницу, спрашивал насчет муки? Не будемповторяться… — Эй! Без ковша пришел!

Через некоторое время послышались шаги — твердые, уверенные.Я ухмыльнулся, представив себе Василису — крепкую, мускулистую, в кожаномфартуке на голое тело…

Да, с этим надо что-то делать. К примеру — пить бром.

— Кого это черт носит… — раздался знакомый приглушенныйголос. — Будь я неладна, не может же это…

Дверь распахнулась, и я увидел Василису.

В розовом халатике с кружевами и оборочками. В пушистыхтапках в виде белых щенят с глазками-пуговицами.

— Кирилл, — упирая руки в бока, сказала Василиса. — Твоюмать… ты?

— Он самый, — не понимая причин столь шумной реакции,ответил я. Постарался отвести глаза и не слишком уж пялиться на Василису.

Получалось с трудом — ее было много.

— Не стой столбом… — Одним движением Василиса втянула меня вдом. Высунулась, бдительно осмотрелась. Захлопнула дверь.

Даже до жирафа рано или поздно доходит.

— Новости уже знаешь? — спросил я. Под «прихожую» в доме былотведен огромный зал с тремя дверьми и лестницей вверх. Абсолютно пустой,только кое-где держали потолок опорные столбы, украшенные не то кованымивешалками, не то просто отходами Василисиного производства.

— Конечно. — Василиса подняла со стоящего у двери столика(опять же — кованые ножки и лежащий сверху в кованой раме кусок толстогостекла) сложенную вчетверо газету. Тоненькую, в один разворот, вроде техбесплатных газеток, что выпускают власти московских районов и округов.

— А? — только и сказал я, прочитав название: «ЕЖЕНЕДЕЛЬНАЯФУНКЦИЯ». Это был номер за сегодняшнее число. Выходила газета, если веритьдатам, аж с 1892 года.

— Бэ! — рявкнула Василиса. — За тобой следили? Ты как —самолетом?

— Поездом… в Орле была засада, но я ушел… — Развернувгазету, я уставился на свою фотографию.

— Ушел он! — Василиса развела руками. — Нет, вы посмотритена него… ушелец!

Почему-то мне и в голову не приходило, что у функционаловможет быть своя газета. Функционалы-врачи, парикмахеры, официанты — пожалуйста.А вот тружеников пера я почему-то среди своих коллег не представлял. Хотя самыйпервый мой визитер, функционал-почтальон, мог бы навести на эту мысль…

С содроганием глядя на свою фотографию на первой полосе(недавнюю, но понять не могу, когда и кем сделанную), я принялся читать статью,озаглавленную «Последняя радуга».

Самое ужасное, что в целом статья не врала.

Она лишь не договаривала кое-что. И понятно было, что это«кое-что» журналист просто не знает — ни про роль Кости в происходящем, ни проАркан… А так — даже с сочувствием было написано. Про молодого человека, психикакоторого не перенесла разлуку с родными и превращение в функционала. Про то,что я «подавал большие надежды», что открыл очень хорошие порталы изнеохваченной ранее точки Москвы, но тлетворное влияние отдельных диссидентов(Не вру! Так и было написано — диссидентов!) меня погубило.

В общем — я увел от жениха (ничего прямо сказано не было, нопочему-то возникало ощущение, что увел силой) понравившуюся мне девушку. Избилфункционала-полицейского, который прибыл на место происшествия (опять же —получалось так, что он прибыл спасать Настю). На следующее утро (как-то самособой возникало четкое ощущение, что всю ночь я измывался над беззащитнойдевушкой) ко мне прибыла функционал-акушер Наталья Иванова, «которая помогламногим из нас стать теми, кто мы есть». Но я убил свою подругу, а потом иНаталью задушил электропроводом. Покинул башню, и та развалилась: опять же, нислова лжи, но любой функционал должен был остаться в твердой уверенности, что япросто порвал «поводок», слишком удалился от своей функции. После этого я напална своего приятеля Константина Чагина, которого «с тех пор никто не видел».

На этом журналист кончил живописать мои приключения, заявив,что «остается лишь ждать печальной развязки этой истории…».

При чем тут радуга — я так и не понял.

— В чем вранье? — спросила Василиса, когда поняла, что ядочитал.

— Так, по мелочам. — Я перевернул газету. Обнаружилкроссворд и колонку юмора.

Разворот занимали полосный некролог Натальи Ивановой, окоторой вспоминали бывшие подопечные, и что-то вроде раздела объявлений, гдеперечислялись и рекламировались новые функционалы.

— Ты не убивал Иванову? — спросила Василиса.

Я помолчал. Потом посмотрел ей в глаза:

— Убивал. Даже два раза. На второй раз — получилось.

— Молодец, — сказала Василиса и дружески хлопнула меня поплечу. Я пошатнулся. — Ох и стерва же была… ты бы знал… нет, мужику не понять,какая это была стерва. Ты завтракал?

— Да.

— Все равно пошли, чай будем пить.

У каждого народа есть традиции, которые внутри страны ужеотклика не находят, зато прекрасно идут на экспорт. Можно даже сказать, что чемкрасивее и экзотичнее традиция, тем меньше у нее шансов выжить на родине(кстати, нечто подобное происходит и с людьми).

Большинство шотландцев мужского пола предпочитают носитьбрюки — зато редкий турист уедет из воспетой Бернсом страны вереска и ячменябез клетчатого килта. Множество французов не могут смотреть без содрогания наустриц и лягушачьи лапки, которыми давятся жадные до экзотики туристы. Дажеяпонцы, вместо того, чтобы любоваться цветущей на склонах Фудзиямы сакурой,разучивая приемы каратэ перед обедом из суси и саке, предпочитают по-быстромувыпить пива с гамбургером за просмотром американского клипа.

Россия в этом процессе бытовой глобализации твердо стоит влидерах. Хорошо, что вернулся квас, потеснив всевозможную «колу»; меньше сталошуточек про валенки, на самом деле незаменимые русской зимой. Даже сарафаны,картузы и косоворотки стараниями модельеров возвращаются в новом обличье.

Но вот что явно превратилось в туристический сувенир — этосамовар. Он умер вместе с большими семьями, что собирались за одним столом, ссовместными ужинами: неспешными, без включенного телевизора и разогретых вмикроволновке полуфабрикатов. Некоторое время они еще держались в качествеукрашения праздничного стола, пузатые самовары, никелированные или расписанные«под хохлому». Их доставали «на день рождения, на Новый год и на Первомай», новсе-таки их доставали — и самым вкусным чаем детства был чай, который наливалииз самовара.