— Допустим, я была в Нирване. — Василиса усмехнулась. —Почти Пушкин получился… Была в Нирване, навещала убогих. А что тебя на Янус пропустила,так это моя функция — людей туда-сюда пропускать! Газету еще прочитать неуспела, ничего не знала, не слышала… Иди!

Она быстро коснулась губами моего лба — на этот раз уже безвсякой эротики, будто сестринским или материнским поцелуем. И вытолкала вметель.

Дверь за моей спиной мягко, почти беззвучно захлопнулась.

Я обернулся.

С этой стороны дом Василисы выглядел чем-то вроде крепостныхразвалин, в которых чудом уцелел один-единственный приземистый донжон. Одинокоеокно на втором этаже мерцало тусклым дрожащим светом — будто от факела илисвечей. Дом стоял на круче, внизу, под обрывом, угадывалось скованное льдом,засыпанное снегом русло реки.

А вокруг куролесила метель. Носились в воздухе снежинки,поскрипывал под ногами снег, на счастье, и впрямь неглубокий. Солнце в небеедва угадывалось сквозь снежные тучи. Холмы, через которые мне надо былоперевалить, вставали впереди темной неприветливой стеной.

— Справлюсь, — пообещал я сам себе.

И пошел к холмам.

С тех пор, как человек научился считать, объясняться сталогораздо проще. Скажешь «горстка храбрецов сдерживала превосходящие силыпротивника» — только плечами пожмут, мол, горстки — они всякие бывают. Аотчеканишь «триста спартанцев против десятков тысяч персов» — сразу становитсяясен масштаб.

Одно дело «денежный мешок», другое — «мультимиллионер». Однодело «страшный холод», другое — «минус сорок». Одно дело «марафонскаядистанция», другое — «сорок два километра».

Никакие слова, никакие красочные эпитеты не сравнятся с тойсилой, что несут в себе числа.

Двадцать два километра.

Минус десять по Цельсию.

Честно говоря — совсем не страшная арифметика.

Зиму я любил. И даже зимний отдых. Пусть иностранцыпребывают в твердой уверенности, что зимой «русский мужик забиваться в свойизба и пить горячий водка из самовар». На самом деле выбраться зимой вподмосковный санаторий — большое удовольствие. Если ты не фанат зимних видовспорта, занятие все равно найдется: от катаний на снегоходах и санях до самыхбанальных пеших прогулок на свежем воздухе. А как потом пьется горячий чай!(Будем откровенны, рюмка-другая водки тоже не повредит.) Ну и поплавать вбассейне, глядя сквозь стеклянные стены на заснеженные деревья, попариться всауне или парной… Что? Нет бассейна и сауны? Ну так надо выбирать правильныесанатории…

Двадцать два километра — это просто большая прогулка насвежем воздухе.

Я отошел от дома Василисы метров на триста, прежде чем второйи последний раз оглянулся. В снежной круговерти едва-едва теплился свет воконце. Минуту я постоял, кусая губы. Расстояние — не беда. Пройду. Главное — спути не сбиться. Но тут помогут холмы. Судя по карте, они тянутся ровнойширокой полосой, разделяя два портала. Так что когда гряда останется за спиной,то я буду идти прямо на башню другого таможенника. Солнце, хоть и едва видимоесквозь тучи, еще высоко, значит, полная тьма мне не грозит. Дойду.

Уже потом я поражался наивности — и своей, и Василисы. Причемесли Василисе, живущей в теплом Харькове, эта наивность позволительна, то мне —вряд ли.

Наверное, все дело было в розе ветров, сдувавших снег сосклонов к руслу реки. Но пока я не перевалил через вершину первого холма, идтидействительно было просто. Ветер становился все сильнее и злее, но шел я потвердому обледенелому склону. А вот в лощине, лежащей за холмом, ноги сразуушли в снег по колено. Еще один шаг — и я провалился в сугроб по пояс.

Переводя дыхание, я растерянно огляделся. Передо мной лежаланебольшая, почти круглая котловина метров двадцати — тридцати в диаметре. Сущаяерунда! Вот только форсировать ее придется под слоем снега…

Я стянул рукавицы, засунул руки под капюшон и энергичнопотер уши. Так… Придется как-то обогнуть лощину. Развернувшись, я неохотноподнялся на гребень холма. Наклонил голову, защищая глаза от ветра, — идвинулся, огибая котловину поверху. Каменистый склон был покрыт предательскойкорочкой льда, слегка припорошенной инеем, но дешевые пластиковые сапоги ивпрямь обладали неплохим сцеплением.

Миновав котловину, я поднял голову. В тот же миг, словнопреисполнившись иронии, небеса Януса просветлели, солнце чуть ярче проглянулосквозь тучи — и я увидел лежащую передо мной гряду холмов.

Все они были примерно одной высоты, будто стесанныеисполинским рубанком. И пространство между холмами, все этидолинки-котлованы-расщелины, заполнял плотный, слежавшийся снег. Посыпьтевафельную пластинку сахарной пудрой — и вы представите в миниатюре, как этовыглядело.

Можно было сколько угодно гадать, каким образом сложилсятакой рельеф. Может быть, всплывающие иногда навыки функционала-таможенникадаже подсказали бы, как подобная местность называется.

В любом случае мне надо преодолеть гряду. И если спускатьсяв долинки невозможно, то придется идти поверху, по вершинам холмов. Скользко,конечно, зато не нужно мотаться вверх-вниз по склонам…

Так что я даже не расстроился. Пожал плечами, снова наклонилголову, пряча лицо от ветра, и осторожно двинулся по скользким, промороженнымкамням. В голове вдруг всплыла какая-то заумная фраза «Криогенный рельеф. Бугрыпучения и западины термокарста». Наверное, это и была та самая подсказка отэнциклопедических знаний, некогда предоставленных в мое распоряжение? Ну, тогдаподсказка вышла неполной, без расшифровки. Я мог обозвать происходящее, но нерискнул бы хоть как-то объяснить свои слова.

Плевать. Не на интеллектуальном шоу. Двигать надо ногами, ане языком…

И я двигал ногами. Шел по каменистым тропкам, то спускаясь кзаполненным снегом ямам (там ветер был потише), то поднимаясь на вершины холмов(и вот тут вьюга обрадованно набрасывалась на меня с новой силой). Московскаязима — теплая и грязная, с мокрым серым снегом — теперь казалась мне почтиидиллической. Еще сентиментальнее вспоминались улочки Кимгима с егозапряженными в сани лошадками, неуклюжими полицейскими броневиками на спиртовойтяге, прогуливающимися парочками в старомодных, не рассчитанных на беготню исутолоку костюмах.

Зима — это очень симпатичное время года. Если без ветра…

Первый раз я поскользнулся и упал где-то через полчаса.Совсем не ушибся и бодро двинулся дальше. А вот когда ноги разъехались второйраз — больно приложился копчиком о камень и съехал в заснеженную ложбину, уйдяв снег почти по пояс.

Страха не было. Я выругался, распластался на снегу — будтона трясине или зыбучем песке, — выполз на камни. Присел на корточки — ветер приэтом почти не ощущался. Снял рукавицы, сбросил рюкзак, открыл его. Кажется,Василиса укладывала туда термос…