Вскоре потянулись кварталы более европейского облика –«чистая половина» столицы, былая витрина просвещенного правления покойногосултана. Здесь уже красовались не одни только рисованные агитки, но и афишикинотеатров (где перемешались кадры из золотого фонда советской кинематографиис безыдейными поделками Голливуда).

Вот только с одним из кинотеатров ночью определенноприключилась беда – высокие витрины выбиты напрочь, вход окаймлен широкойполосой копоти. Опытным глазом Мазур определил, что сюда, несомненно, шарахнулине одну бутылку с «коктейлем Молотова».

– Контрреволюция, – сердито нахмурясь, пояснилГаним. – Враги широко пользуются невежеством и отсталостью народных масс,тяжелым наследием султана. На афише была девушка в купальнике, и какие-тофанатики ночью… На главном базаре давно уже шептались, но точной информации непоступало.

Мазур хмыкнул:

– У вас там что, мало агентуры? Понизив голос, Ганим сгрустью проговорил:

– На главный базар не хватит никакой агентуры, товарищ…

Мазуру в это охотно верилось – он сам там бывал пару раз. Всамом деле, необозримая барахолка, исполненная определенной экзотики. Правда,он не углублялся в самые дебри лавчонок и мастерских – ему категорическизапретил тот же Ганим, печально поведавший, что в сердце Большого базара может,пожалуй что, пропасть без вести не то что одинокий чужеземец, а целый взводгвардейцев вместе с парочкой джипов.

Той же нешуточной экзотики был исполнен и один из султанскихдворцов в центре города, к чьим главным воротам подлетели машины – исмирнехонько встали под прицелом двух тяжелых пулеметов, установленных зааккуратными стенками из мешков с песком, а также двух орудий серьезногокалибра, принадлежавших шестиколесным броневикам «Саладин», замершим у ворот наманер египетских сфинксов.

Бдительная, хотя и недолгая проверка документов. Обширныйвнутренний двор с бездействовавшими третий год беломраморными фонтанамипоразительной красоты. Повсюду солдаты в черных и красных беретах, еще парочка«Саладинов», пулеметы на треногах.

Султан, понятное дело, был тираном, сатрапом и осколкомфеодализма. Однако дворцы для него строили прекрасные, ничуть не напоминавшиеугрюмые бункеры, и денег на это не жалели. Залюбоваться можно было белоснежнымзданием с узорчатыми башенками, изящными куполами, каменным кружевом галерей ироссыпью колонн. В голову поневоле лезла всякая чепуха касаемо джиннов, знойныхкрасавиц в прозрачных покрывалах и злых магрибских колдунов.

Внутри, правда, революционная власть навела должныйаскетизм: мозаики остались, но исчезли ковры, золотые светильники и прочаядвижимая роскошь. Да и мозаичные стены кое-где почти сплошь залепленыплакатами, портретами президента и лозунгами – непонятная Мазуру арабская вязьна синих, черных и алых полосах материи (зеленый цвет во всем, что касалосьидеологии, был под негласным запретом, поскольку был тесно связан с исламом, азначит, и с усердно искоренявшимися феодальными пережитками. Без него не моглиобойтись разве что в тех случаях, когда приходилось изображать деревья, которыхне могли лишить зеленого колера никакие реформы и декреты). Повсюду деловитосновали люди в форме – или, в крайнем случае, в хаки без погон, – кто-тонес бумаги в папке, кто-то просто так, в руках, в обширных залах, превращенныхв канцелярии, трещали пишущие машинки, спешили запыленные курьеры, на лестницахи в коридорах статуями застыли народогвардейцы, в черных беретах, с автоматами,с гранатами на поясах. С первого взгляда становилось ясно, что ты угодил всвятая святых победившей революции.

По сторонам покрытой изумительным узором бронзовой дверинавытяжку замерли часовые. Мазура с Ганимом пропустили сразу, нерасспрашивая, – стоявший чуть в сторонке усатенький офицерик, едва завидеввходящих, мигнул суровым стражам, и те синхронными движениями отступили на шаг,один вправо, другой, соответственно, влево. После чего вновь застыли, воздевподбородки и тараща глаза куда-то в светлое будущее. Ганим привычным рывкомраспахнул перед Мазуром тяжелую половинку высоченной двери, вошел следом иостался у входа, вытянувшись на введенный британцами манер: ладони на бедрах,руки согнуты в локтях.

За столом, заваленным бумагами, картами, рисунками иразноцветными папками, Мазур увидел здешнее, прости, отечество, за кощунство,Политбюро практически в полном составе: генерал Касем, генерал Барадж, генералАсади, генерал Хасан. Пятой и последней была Лейла, хотя и в военной форме, нобез всяких знаков различия – при всей своей прогрессивности и тяге к реформаммолодые революционеры были мужчинами, притом аравийскими, и присвоить военныйчин девушке, пусть даже старой соратнице по конспирации и равноправному членупрезидентского совета, у них рука не поднялась бы. Хорошо еще, в министрыпроизвели, опять-таки вопреки канонам.

Все пятеро были, на иной взгляд, возмутительно молоды, нестарше Мазура, а Лейла с Асади даже младше. Молодые офицеры, выходцы из бедныхсемей, которых султан и англичане на свою голову выучили в Европе, отчего-точересчур оптимистично полагая, что эти поднятые из грязи,облагодетельствованные плебеи станут верными псами режима и преданными друзьямибританского престола. И дочка преуспевающего архитектора, тоже учившаяся вЕвропе, где нахваталась бунтарских идей, главным образом левацких (междупрочим, ее родной папенька, ярый монархист, пребывал сейчас в эмиграции, откударегулярно напоминал о себе патетическими подметными письмами, в которыхпроклинал непутевую доченьку так цветисто и пылко, как это умеют тольковосточные люди, а также сулил тому, кто ее пристукнет, немаленькую награду взолоте).

В общем, ничего из ряда вон выходящего, подобное уже не разслучалось на всех континентах, за исключением Австралии и Антарктиды, –подпольный штаб, заговор, связные ночной порой, шепоток в казармах, смычка всехнедовольных и как апофеоз – молниеносная и страшная атака отличноподготовленных английскими советниками парашютистов, с ходу занявших султанскуюрезиденцию, арсенал, военное министерство, а заодно и блокировавших на базебританских благодетелей.

Вот только потом, на взгляд Мазура, дело пошло как-то нетак. Слишком далеко ребятки шагнули одним махом, феодализм сходу разнесливдребезги и пополам, а вот построить взамен что-то логичное и упорядоченноекак-то не получалось пока. И в результате по ночам в столице вспыхивали перестрелки,и не только на окраинах, обосновавшиеся за рубежом султанские родственники (те,кто в момент переворота оказался за границей и потому уцелел) засылали в странудиверсантов и агитаторов, окраины привычно бунтовали (как все последние трисотни лет), в армии кое-где имело место глухое брожение, а осложнялось все тем,что пролетариата почти что и не существовало вовсе (за исключением кучкинефтедобытчиков), а трудовое крестьянство по причине скудости земель особойвыгоды от революции не получило.

Зато трескотни о светлом будущем было изрядно. Дажечересчур. Не одному Мазуру казалось: что-то вертится вхолостую, а что-тосовершается зря. Вот только ни он, ни другие, даже повыше его чином, со своимособым мнением не высовывались, трепались о здешних сложностях исключительно забутылочкой – потому что их мнение нисколечко не интересовало тех, кто принималсудьбоносные решения.