– К сожалению, не слишком, – пробурчал Эдвард.Заявление было встречено дружным смехом, и Хендерсон с упреком воззрился надочерей, словно предостерегая от дальнейших вольностей. – Вам лучшепоскорее исправиться, юные леди. Эти джентльмены утверждают, что мне необходимоотправиться по делам в Нью-Йорк на месяц-другой, и если вы обещаете на этот разне устраивать переполоха в городе, так и быть, возьму вас с собой. Но припервой же проделке, – продолжал он, пытаясь различить, какая из дочерейВиктория, – вы живо очутитесь дома.

– Разумеется, сэр, – преспокойно улыбнуласьОливия, зная, что предупреждение ее не касается. Правда, отец, кажется, никакне может понять, к кому обращается, это видно по его лицу.

Но Виктория не собиралась давать никаких обещаний. Глаза еезагорелись при мысли о желанных переменах.

– Ты серьезно? – с восторгом вскричала она.

– Насчет того, чтобы отослать тебя назад? –вспыхнул отец. – Абсолютно.

– Нет, я о Нью-Йорке.

Она перевела взгляд с отца на улыбавшихся адвокатов.

– Кажется, да, – признался отец. – Возможно,мы пробудем там даже два месяца, если они будут продолжать лентяйничать и непошевелятся как следует.

– О, пожалуйста, па, – умоляюще пробормоталаВиктория и, захлопав в ладоши, сделала изящный пируэт. – Подумай, Олли,Нью-Йорк!

Она была вне себя от радости и волнения, и отец почувствовалсебя виноватым за то, что держал дочерей в полной изоляции от окружающего мира.Девочки уже в таком возрасте, когда следует почаще встречаться с молодымилюдьми, подыскивать женихов, но Эдвард ненавидел самую мысль о том, чтопридется расстаться с дочерьми, особенно с Оливией. Она стала ему настоящейопорой и столько делала для отца. Как он будет обходиться без нее? Они еще неуспели уложить вещи, а Эдвард уже воображал себя покинутым и брошенным.

– Надеюсь, мы будем чаще видеться, Чарлз, когда приедемв город, – заметил он, пожимая поверенным руки на прощание.

Виктория по-прежнему болтала с Оливией о Нью-Йорке, необращая внимания на мужчин. Оливия, в свою очередь, исподтишка наблюдала заЧарлзом. Тот заверил мистера Хендерсона, что займется его делами, если позволитУотсон. Уотсон заверил, что именно так и будет, а Эдвард пригласил Чарлзазаходить к ним домой без всяких церемоний. Чарлз вежливо поблагодарил его и,уже стоя на пороге, оглянулся и встретился глазами с Викторией. Он совсем небыл уверен, что смотрит именно на нее, но почувствовал странный укол в сердце.Он при всем старании не смог бы объяснить, отчего ощущает притяжение именноэтой сестры, а не той, хотя был очарован обеими. Он никогда в жизни не встречалстоль изящных и элегантных созданий.

Эдвард проводил адвокатов к машине, и Оливия долго стояла уокна, глядя вслед отъезжающим, пока они не скрылись из виду. Несмотря на то чтомысли Виктории были заняты предстоящей поездкой, она заметила задумчивостьсестры.

– В чем дело? – осведомилась она.

– О чем ты? – в свою очередь спросила Оливия,мгновенно поворачиваясь, и направилась к дверям библиотеки, желая убедиться,что поднос унесли немедленно после совещания.

– Ты выглядишь ужасно серьезной, Олли, – покачалаголовой сестра. Они знали друг друга слишком хорошо, что иногда было простоопасно, а в некоторых случаях невероятно раздражало.

– Его жена погибла на «Титанике» в прошлом году. Папаговорит, что у Доусона остался маленький мальчик.

– Мне очень жаль, – равнодушно бросилаВиктория, – но выглядит этот Доусон страшным занудой, не так ли? – Вее мыслях, занятых предстоящими развлечениями и суфражистскими собраниями, небыло места новому знакомому. – Думаю, он невероятно скучен.

Оливия молча кивнула, не собираясь вступать в спор, ипоскорее вошла в комнату, чтобы скрыться от сестры, а когда появилась снова,Виктория уже упорхнула переодеваться к обеду. Оливия приготовила для себя и длянее белые шелковые платья с аквамариновыми булавками, принадлежавшими матери.Она направилась на кухню, где уже хлопотала Берти.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – встревожилась она,заметив необычайную бледность питомицы. День выдался жарким, а Оливия многоходила пешком.

– Прекрасно. Отец только сейчас сообщил, что мы едем вНью-Йорк в начале сентября. Побудем там месяц или два, пока он уладит своидела.

Женщины обменялись понимающими взглядами. Обе знали, что этоозначает. Придется как следует потрудиться, чтобы открыть городской дом.

– Встретимся завтра и наметим, что нужносделать, – продолжала Оливия. – Отец и не подозревает, сколько хлопотпредстоит.

– Ты хорошая девочка, – тихо заметила Берти,погладив девушку по щеке. «Интересно, чем она расстроена? Глаза уж оченьгрустные!»

До этого дня Оливия никогда не испытывала подобных чувств исейчас была совершенно сбита с толку и безумно нервничала. Хуже всего, чтоВиктория вполне способна проникнуть в ее мысли!

– Ты так много делаешь для отца, – похвалилаБерти.

Она так хорошо знала обеих девочек. И любила… вместе совсеми их достоинствами и недостатками. Обе милые и добрые, хоть иногда бывают иочень разными.

– Значит, договорились, – заключила Оливия иподнялась наверх переодеться. Нужно сделать вид, что все в порядке, иначеВиктория немедленно разоблачит ее. Между ними никогда не было секретов, они ине пытались ничего утаить друг от друга. Шагая к огромной комнате, которую ониделили с сестрой, она перебирала в памяти самые банальные вещи.

Но как ни старалась Оливия, она не могла заставить себязабыть о нем. О темно-зеленых глазах-омутах, в которых отражалась душачеловека, пережившего боль и муки.

Девушка на секунду опустила ресницы и решительно повернуларучку двери, уговаривая себя вернуться мыслями к новым простыням, которые,вероятно, понадобятся для Нью-Йорка.

И, вооружившись деланным безразличием, она ступила в спальнюнавстречу ожидавшей ее сестре.

В первую среду сентября Донован, шофер Хендерсонов, отвезОливию и Викторию в Нью-Йорк. Они ехали в «кадиллаке-турер». За ними в «форде»следовали Петри и Берти. Они взяли с собой великое множество необходимых вещей,включая сундуки с постельным бельем и платьями и всем, без чего, по мнениюОливии и Берти, было невозможно обойтись в приличном хозяйстве, так чтопришлось отправить еще два авто. Виктории было совершенно все равно, что брать.Она сама упаковала два чемодана книг и газет и предоставила старшей сестрезаботиться об одежде. Ей в самом деле было безразлично, что носить, и онаполностью полагалась на вкус Оливии, которая просматривала все модные парижскиежурналы. Сама она предпочитала политические статьи, особенно написанныесуфражистками.

Однако Оливия была серьезно озабочена состоянием дома наПятой авеню, в котором два последних года никто не жил, а еще пять лет передэтим хозяева навещали лишь время от времени. Когда-то он был очень уютным игостеприимным, но теперь казался совершенно необитаемым. Отец возненавидел егопосле смерти жены, но ведь тут родились Оливия и Виктория, а когда-то и самЭдвард был безгранично счастлив в этом доме с Элизабет.