будто Шут, и вправду, выставил впереди себя болванчика,которого сотрут воспитатели — меня. А уже потом, когда Пыль-пробуждённые будут считать свою работу выполненной, и я исчезну, как личность — он займёт моё место. Как, наверное, он всегда и хотел...

— Тебя что-то беспокоит, Антон, — вздохнул Михаил, и чуть наклонился вперёд, задумчиво почесав подбородок. — Давай предположу... что это — девушка, с которой вы прибыли. Анна? Которая теперь сестра сразу троим Пыль-пробуждённым? Я угадал?

Я вздрогнул, даже не зная, чем же ему ответить. Отчасти он угадал, ведь, перебирая свои воспоминания, я находил не так много того, за что мне хотелось бы биться до последней своей капли крови. Если, как он и обещал, я сохраню память о том, что было со мной в светлом детстве, свои самые счастливые воспоминания, любовь к Белке — стоит ли сопротивляться?

Я закрыл глаза, и подумал, что всё равно — это теперь неважно, что я решу. Шут всё равно займёт потом моё место. Уж о Белке он позаботится... у нас одно тело на двоих, в конце концов. Будь он проклят.

Моё молчание послужило для Пыль-пробуждённого неким знаком. Он заговорил, и я услышал в его голосе облегчение.

— Если всё дело в ней, то всё хорошо. Твои чувства к ней не охладеют, Антон. Я обещаю тебе. Что до неё... я сделаю так, чтобы после реморализации вы делили с нею одно жилище. Остальное не должно быть проблемой, ведь корректировать её разум мы посчитали ненужным. С ней всё в порядке — она тебя вспомнит.

После его слов я невольно ощутил себя так, словно с моих плеч упала гора. И пусть вопрос с Белкой был не единственным, что тревожил меня, но всё равно, услышать что-то подобное было для меня облегчением. Я издал безотчётный вздох, который услышал и мой собеседник.

— Что от меня требуется? — спросил я. Михаил подобрался, услышав то, что хотел.

— Присядь поудобнее, Антон, закрой глаза и расслабься, — сказал он. — Не сопротивляйся мне. Позволь мне войти в твой разум. Старайся стерпеть неудобство. Представь, что кто-то обрабатывает тебе от заразы рану — и она щиплет, но иначе никак. Нужно терпеть. Постарайся, прошу тебя.

— Хорошо, — согласился я, и закрыл глаза, уже чувствуя чужие щупальца, пробующие ракушку вокруг моего разума на прочность. И в этот раз я не препятствовал. Будь, что будет.

***

Это было похоже на то, как будто моё сознание отключили, словно электроприбор, а затем снова включили в сеть. Тьма без мыслей, память о которой у меня не осталась, и резкий свет, вновь бьющий в глаза.

Я — Антон Захаров, человек из двадцать первого века. И я вернулся назад.

— Ты... это же — ты, — лицо Михаила, Пыль-пробуждённого, было искажено ни с чем не сравнимым изумлением. Он смотрел мне в глаза, и непонимающе бормотал. — Но... твоя память же была стёрта... стёрта совсем!

Я устало закрыл глаза, снова переживая тот миг, когда я вернулся. И в этот раз, он чем-то напоминал мне тот, когда я очнулся в этом мире впервые — спустя шесть сотен лет, с памятью человека двадцать первого века. Словно самосознание возвращалось ко мне не сразу, а по частям — постепенно загружаясь из иного источника, удалённого от бренного моего тела.

«Стереть мне память никому не под силу» — я осознал с каким-то холодком в груди. Она просто находится не во мне. Не в этом теле.

Пыль-пробуждённый делал всё верно, и от моей прежней личности остался всего лишь остов, и она отправилась в плавание по реке Лете на веки вечные. И тогда, когда я стал чистым листом, на котором псион уже чертил новые смыслы — я вернулся. Вернулся оттуда же, откуда приходили ко мне видения моих предков.

Это было, будто момент осознания. Я вспомнил, что я — не человек.

Я — память о нём. Память о предке, запертая в теле наследника. Память, что обрела свою волю и личность. Личность, что взяла в свои руки бразды, овладев телом носителя, как своим.

Стереть эту память — это всё равно, что пытаться вычерпать решетом воду. Сколько её не стирай — я приду вновь, поскольку моя память хранится в псионической сети, недоступной для чужой власти. Можно сколько угодно очищать в моём мозге нейроны — они заполнятся вновь информацией, идущей извне.

— Этого... не может быть, — замотал головой Михаил, отступая от меня назад, будто в суеверном страхе. — Я же стёр тебя. Стёр!

Почему-то изнутри меня поднималось странное веселье. Смеялся даже не я — Антон. Смеялся внутри меня кто-то другой. Шут? Нет. Смеялся Антон, но немного иной — более старый, проживший своё.

— Ты действительно стёр меня, Михаил, — безмолвно ответил я, не пошевелив при этом губами. — И я вернулся, путешествуя памятью сквозь пустоту. Можешь собой гордиться — до тебя это не удавалось ещё никому. Ты — лучший телепат из всех, что я до этого видел.

— Но... как? — пробормотал он, продолжая разглядывать меня в некоем страхе, будто я правда мог сейчас от него защититься. Но мои руки и ноги были всё так же скованы, а тело не слушалось волевых повелений.

Я с трудом сфокусировал на нём взгляд, пытаясь что-нибудь разглядеть сквозь плотную пелену, и внезапно вздрогнул, как от укола в затылок. Я осознал, что я где-то уже видел его — Пыль-пробуждённого с голубыми глазами, и зачёсанными назад русыми волосами. Михаила Захарова, псиона неопределённого возраста, который сбился уже даже со счёта, сколько ему было лет...

***

Далёкое прошлое