— Библейские сюжеты окружают нас даже сейчас, Миша, ты не находишь? — я заговорил. Мои губы двигались свободно, хотя грудь вдыхала воздух с трудом.

Старость не радость. Я уже давно говорил, и утомился. Разговор ни о чём — привычный для меня разговор, который успокаивал и будоражил воспоминания.

Напротив меня сидел мой пра-правнук. И я... никогда бы не мог подумать, что однажды доживу до того, чтобы так вести беседу со своим настолько далёким предком. Но Михаил был любопытен — ему всегда было интересно, как жили мы, люди, прежде чем оказались заперты в инопланетном артефакте, что принёс на спине Червь.

— Ты так любишь об этом поговорить, дед, — Михаил устало усмехнулся, и почесал задумчиво гладко выбритый подбородок. Его кожа была бледной и не знала лучей тёплого солнца. Длинные русые волосы вились в беспорядке и ниспадали на плечи. Но голубые глаза смотрели на прадеда внимательно и серьёзно. — И ты часто повторяешь это загадочное слово «библейский» — так почему бы не вспомнить, что было написано в этой книге, и не переписать её мне, раз уж она так ценна?

Я только вздохнул.

— Это очень... сложно. Я объяснял уже, почему мы можем дать лишь приблизительный пересказ. И то, лишь по тем вещам, что ещё помним. Но... как всё передать слово в слово? Переписать? Это невозможно, Миша. Мне очень жаль. Мы многое потеряли... и не сможем вам этого уже передать.

Вдруг его собеседник чуть улыбнулся, и заговорил.

— И вот нашли большое поле: есть разгуляться где на воле! Построили редут. У наших ушки на макушке! Чуть утро осветило пушки. И леса синие верхушки — французы тут как тут, — закончил Михаил, и заметил. — Я отлично понимаю, почему некоторые вещи нет смысла пересказывать. Они должны звучать строго так, как автор их написал.

— Лермонтов, — горячо и обрадованно я закивал. — Надо же, кто-то запомнил! Это же... просто чудо. Стихотворение «Бородино»! Проклятье, как я жалею, что у нас на планшетах было так мало книг!

— Библейский сюжет, дедушка, — нетерпеливо напомнил мне Михаил. — Ты так и не пояснил, о чём ты сейчас толкуешь. Что за сюжет-то? Давай, колись. Что в нашей жизни есть такого из этой Библии?

— Да всё, чего не коснись! — я крякнул, с трудом собираясь с мыслями. — Так было даже в старом мире, если начистоту. Только никто не заметил, пока поздно не стало. Про Вавилонскую башню я тебе рассказывал. Пытались достичь неба и построить рай на Земле — но строители размежевались, потому что говорили на разных языках. Кончилось всё сначала всеобщей войной, а потом сверху нас отполировало Червём.

— Чёрт, дед. Это уже слишком сложно. Давай что-нибудь уже ближе к нашим делам! — взмолился Михаил.

— Но ты всё равно записываешь? — вдруг удивился я, заметив в руках внука бумагу. Он и впрямь делал за мною заметки.

— Слово в слово, — подтвердил он. — Потом, возможно, смогу понять, о чём речь. А пока что записываю. Продолжай, пожалуйста.

— Мда, — я польщённо крякнул, и заставил себя задуматься над тем, что действительно будет к нам близко из библейских сюжетов. И... беспомощно забормотал. — Э-э-э, выходит, что вообще всё, Миша. Содом и Гоморра остались на Земле, ну и слава Богу. Не буду об этом, пожалуй, упоминать вообще...

— И даже не спрашивай! — яростно замахал я руками, когда увидел в глазах внука вопрос. Вздохнув, я продолжил. — Ноев ковчег — мы в нём прямо сейчас. Исход из Египта, гм, тоже случился. «Плодитесь и размножайтесь» — исполнили так, что я до сих пор диву даюсь. Манна небесная... — я задумчиво отогнул палец, перечисляя. — Можно сказать, тоже есть, ведь мы ею кормимся. Но однажды она закончится, Михаил... и тогда...

— Вот уж не ожидал, что ты переведёшь разговор на Пыль, — правнук даже вздрогнул немного, когда я об этом заговорил. Он подобрался, настороженно меня разглядывая. И, наконец, опасливо спросил. — Неужели есть библейский сюжет и на сей счёт?

— Разве что, сделка с дьяволом, которая приближается к нам со всей неизбежностью. Это уже не библейский сюжет, — я опустил голову. — Послушай, Михаил. Я знаю, ты доживёшь до того дня, когда придётся принимать непростые решения. Я — уже нет. Но я видел выкладки и расчёты. Я знаю, что вы решили по этому поводу — ваша маленькая компашка. Конклав...

— Дед, — терпеливо вздохнул внук, но не стал меня перебивать. В его глазах было серьёзное выражение — он приготовился слушать. И я озвучил свои опасения.

— Михаил... все ресурсы однажды кончаются, и Пыль — тоже не исключение. Мы собираемся приносить людей в жертву силе, которую мы не знаем и не понимаем, чтобы получить взамен эссенцию жизни. Это есть — договор. И его детали записаны мелким шрифтом, неразличимым для глаз. А Дьявол, как известно, в деталях.

— Может быть, — Михаил вздохнул, устало прикрыв глаза. — Но у нас нет выбора, дед. Расскажи, чего ты боишься. Что может быть написано мелким шрифтом в договоре с дьяволом, по твоему мнению?

— Давай подумаем, — предложил я. — Может быть, то, что мы станем раскармливать хтоническую, жуткую тварь? Пища иной раз идёт впрок, так что сейчас он спит — а потом что? Что, если мы своими руками сделаем его столь сильным, что он пробудится и потребует себе больше? Потребует себе всё?

— Это... наверное, то, что мы никогда не рассматривали, — побледнев, признался Михаил. — Но никогда нельзя ничего знать наверняка! Кроме, разве что, того, что Пыль кончится. И тогда придётся что-то делать, чтобы не умереть.

— Возможно, — я согласился. — Вам бы не тратить Пыль на пустяки. Женщинам не давайте, хотя бы. Толку всё равно нет. И я тебе сейчас объясню, почему... не знаю, поверишь ты мне, или нет. Мы, первые люди здесь, решили держать это в тайне. Но поскольку теперь я — последний, я расскажу. Тебе, только тебе.

— Дед? Ты это о чём? — насторожился Михаил.

— Я-то? — я усмехнулся, а потом наклонился вперёд, заговорив заговорщическим шёпотом. — Я о том, что наши женщины принадлежат немного другому виду, парень. Ха-ха, не улыбайся. Это не шутка. Послушай, что мы нашли в одной из капсул, когда я был