– Мы знакомы, – признал Доминик. – Но если ты рассчитываешь получить от меня какую-то информацию о них, то зря стараешься.

– А, воровская честь.

– Честь для глупцов, дорогой мой Стонтон. Мною движет инстинкт самосохранения.

Сент-Джон не успел ответить: дверь открылась, и вошла Марианна.

Все трое мужчин встали.

Стонтон не видел, как там остальные, но у него невольно отвисла челюсть.

Марианна была в красном бархатном платье, модном примерно в пятнадцатом веке. Лиф, зашнурованный спереди толстой золотой тесьмой, длинные, украшенные узором рукава, доходившие до самого пола. Темно-каштановую копну кудряшек, отросших за время пути (Сент-Джон заметил это только сейчас) удерживал золотой обруч. Она выглядела так, словно сошла с картины эпохи Возрождения.

От нее захватывало дух.

– Добро пожаловать, мисс… э-э-э… Симпсон, – сказал его величество, придя в себя.

Марианна прошла в столовую, не отводя взгляда от Сент-Джона. Непонятно, что она разглядела в его лице, но губы ее изогнулись в насмешливой улыбке. Остановившись перед королем, она присела в изящном реверансе и пробормотала:

– Ваше королевское высочество… – ваша светлость.

Стрикленда она просто проигнорировала, и барон засмеялся.

– Очень неплохо, мисс Симпсон!

Взгляды Сент-Джона и Марианны встретились.

– Вы прелестны! – сказал он весело, глядя, как розовеют ее щеки.

– А вы… как всегда, безупречны, – ответила она, и ее улыбка сделалась еще шире.

– Ну что ж. Теперь, когда вы выразили друг другу взаимное восхищение, может быть, мы все сядем – Стрикленд позвонил в колокольчик и вернулся к столу. – Его королевское высочество привык к тому, что леди не торопятся с туалетом, и поэтому сдвинул ужин на полчаса. Но раз уж вы здесь, можно подавать.

За столом свободно могли разместиться шестнадцать человек, но накрыли только на четыре куверта в одном конце. Син подвинул стул Марианне и сел рядом с ней. Стрикленд устроился напротив них, а король, естественно, во главе стола.

– Вина? – предложил Стрикленд, поднимая графин.

Марианна и Сент-Джон кивнули. Странным выглядело то, что других гостей обслуживает гость, но, похоже, в замке было не так уж много прислуги.

Дверь открылась, когда Стрикленд разливал вино, но вошли не лакеи в ливреях, а пожилая женщина и две горничные с блюдами в руках. Пока женщины расставляли угощение, вошли еще двое слуг – очень старый и очень молодой.

– Поскольку сегодня вечером нам нужно многое обсудить, будем обслуживать себя сами, чтобы не прерываться, – объявил Стрикленд, правильно поняв озадаченный взгляд Стонтона.

– Барон весьма вежливо пытается дать понять, что моего скромного денежного содержания недостаточно, чтобы покрыть расходы на еду, кров и достойное количество слуг, – произнес Густав враждебно.

– С вашим королевским высочеством обошлись крайне нелюбезно, – согласился Стрикленд успокаивающим тоном, каким обычно говорят с неуправляемым ребенком, и бросил на Густава взгляд, полный ненависти, когда король начал накладывать еду на свою тарелку.

Значит, вот как между этими двумя обстоят дела. Барон отыскал еще одну жертву собственной алчности.

Сент-Джон положил еды Марианне и себе, а король и Стрикленд словно вступили в какое-то состязание за обладание блюдом с жареным ягненком. Было очевидно, что эти двое едва терпят друг друга.

Огромная столовая наполнилась звяканьем столовых приборов и фарфора. Герцог посмотрел на хозяина, надеясь, что теперь, наполнив тарелку, он объяснит, что к чему. Но король занялся едой, причем ел много и быстро, словно боялся, что другие блюда опустеют и ему ничего не достанется.

Сент-Джон и Марианна переглянулись. Та слегка пожала плечами и взяла вилку. Ужинать так ужинать.

Что за странный вечер и фантастическое место!

Марианна не шутила, когда сказала, что все это напоминает готический роман.

Есть замок, слуги – или слишком старые, или слишком юные, включая семь или восемь охранников барона, – есть низложенный король Швеции, человек с харизмой древесного пня, и есть сам Стрикленд, из пор которого сочилось отчаяние в традициях плохой мелодрамы.

Ну хоть еда хорошая – простая, сытная, возможно, не такая, какую принято подавать королям, но все же вкусная.

И Сент-Джон, слава богу, рядом.

Марианна не могла не признать – стоило надеть это нелепое платье и позволить экономке сделать что-то с ее волосами, – что этот фасон идет ей гораздо больше, нежели современные платья с высокой талией. Чтобы хорошо выглядеть в таком туалете, ей не хватало объема груди, но удачный покрой платья эпохи Возрождения подчеркивал ее плечи и тонкую талию, а с великолепными рукавами, почти касавшимися пола, Марианна ощущала себя царственной особой.

Бабочки, уже много дней порхавшие в ее животе, успокоились где-то между купанием и одеванием.

Оказалось, что новая встреча с Домиником не стала травмирующим событием, чего она очень боялась. Она вообще ничего к нему не почувствовала, разве что досаду. И больше не стыдилась того, что когда-то попала к нему в паутину. Он полон обаяния до тех пор, пока не узнаешь правду о нем, а тогда до смешного легко понять его истинный характер.

Он из кожи вон лез, чтобы познакомиться с ней, а Барнабас советовал принять его ухаживания – в конце концов, что ждало ее в будущем, кроме ринга, да и то до поры до времени? Только дура отказалась бы от предложения, сделанного бароном, пусть даже таким опозоренным, как Доминик. Сесиль предостерегала ее, но француженка терпеть не могла всех мужчин, проявлявших к ним обеим интерес, даже тех, кого потом брала в любовники.

«Мужчины хороши только для одного, – говорила она не раз. – И по большей части они даже для этого не годятся. Не доверяй мужчинам, и тебе никогда не сделают больно».

Марианна была так ошеломлена, когда Доминик сделал ей предложение, что совершила немыслимое – доверилась ему настолько, что согласилась соединить с ним свою жизнь. А когда узнала правду об их браке, почувствовала себя втоптанной в грязь, но злилась больше на себя, чем на него. И потребовалось не так уж много времени, чтобы понять: на самом деле ей повезло – настоящий брак с ним стал бы для нее катастрофой.

Доминик отличался от Сина настолько, насколько это вообще возможно.

Любая женщина, которой посчастливится выйти замуж за Сина, никогда не будет испытывать недостатка в любви, поддержке, верности.

Если Доминик – опереточный негодяй, то Син сделан из того же материала, что и книжные герои: благороден, силен и красив.

Конечно, Марианна и раньше видела герцога в вечернем костюме, но еще до того, как полюбила его. Тогда он был мучительно красив. А сейчас у нее просто сердце разрывалось.

Сент-Джон почувствовал ее взгляд и улыбнулся – не едва заметно усмехнулся, а широко, демонстрируя ямочку.

Она