в этом мире. Но это не Дон Уолхов. Это местный. Я припоминаю его. В последнее время поблизости околачивается. Так позвать?

Агостарио Беутфортруйт с вежливой миной переминался с ноги на ногу перед воротами, время от времени вскидывая взгляд на экран в фигурной окантовке красной меди – экран долго был темен.

– Чего он хочет?

– Откуда мне знать? Стоит перед домом, тебя спрашивает. «Нельзя ли позвать даму Беутфортруйт?»

Цитату Дом, естественно, воспроизвел в точности – голос Джосике совершенно ничего не напомнил. Встрепанный, испуганный мужик в колпаке, который сразу же убежал. Впрочем, как и она. Точней, он. Или она. Беутфортруйт. Ее фамилия Беутфортруйт?

– Я не хочу его видеть. Скажи – не могу.

– Но это ложь. Мне нельзя говорить заведомую неправду, ты даже не представ…

– Скажи – тебе запрещено связывать меня с кем бы то ни было. Это, по крайней мере, не неправда.

Джосика был полностью прав. В условиях, которые поставили Дому, была одна неточность, которую можно было трактовать и так и эдак: интеллекторные существа обожают подобные неточности еще больше людей. Ему было запрещено пускать кого-либо к Джосике, но не сказано, входит ли в понятие «пускать» связь визитера с мемо Джосики. Здесь Дом был полностью предоставлен самому себе.

– Послушай, Дом, я серьезно. Отошли его. Под каким угодно предлогом.

Ему не хотелось видеть мужа Джосики. Кого угодно, только не этого типа с кретинской фамилией Беутфортруйт. Бог мой, Джосика nee Туччи, Джосика Уолхов носила эту фамилию! Он совершенно не запомнил его лица в то жуткое пробуждение.

– Здравствуйте, Дон. Я… я, собственно, муж вашей бывшей жены. Агостарио Беутфортруйт. Моторола сказал, что я замечательный менеджер по сосискам.

– По сосискам?

Джосика с юмором всмотрелся в экран, и на миг ему показалось, что перед ним зеркало. Нет, внешне сходства между бывшими супругами почти не замечалось, так, легкое. Но они одинаково вздернули губу, одинаково сощурили глаза, сморщили носы, приподняли подбородки, с одинаковым чувством всмотрелись друг в друга. Какой-то такой мимический параноидальный кси-шок.

– Зачем пришел?

Агостарио немного растерялся, хотя и сохранил – скорей всего, по старой привычке – солидный вид.

– Знаете… разговор такой… странный несколько… Тяжело в экран говорить.

– А я тебя помню! – вдруг сказал Джосика и мгновение спустя действительно вспомнил. Чувство при этом испытал непередаваемое. Не оттого, что вспомнил вдруг бывшего мужа Джосики, точней, своего собственного и отнюдь не бывшего, а оттого, что вообще оказался способен на такое воспоминание.

Воспоминание было смутным, будто давным-давно забытый сон, который вдруг встал перед глазами, как сегодняшний. Без деталей. То ли в далеком детстве, то ли вчера. Лицо на фоне цветной мозаики, глаза над чашкой вина, скорый бег куда-то, к чему-то очень серьезному, диван незнакомый в незнакомой комнате с незнакомым окном…

Агостарио неуютно хихикнул:

– Это странно!

Джосика впервые почувствовал себя женщиной, а не мужчиной в женском обличье. Аготарио был приятен ему, от него и через экран разило чем-то ужасно знакомым, даже родным. Еще одно вспомнил Джосика – чувство надежности. По-видимому, он был неплохим мужем.

– Не уходи, не покидай меня, Джосика! – вдруг воскликнул Агостарио ужасно ненатуральным голосом, на который Дон Уолхов был попросту не способен. – Я хочу… ой, нет, я умоляю тебя, давай попробуем жить вместе, ведь тебе надо жить с кем-то, а мы муж и жена, очень естественно, что… Мне не важно, я все продумал, пусть даже ты Дон, да и я Дон, но все равно ты Джосика, и у меня…

– Сделаем вот что, – прервал его Джосика, сохраняя на лице знаменитое доново покерное выражение. – Пойдешь вдоль ограды направо, увидишь кусты в сиреневых сорняках…

– Да, видел.

– Не иди туда, – сказал вдруг Дом. – Это очень опасно.

Джосика нетерпеливо мотнул головой – не мешай.

– Там есть проход, надо только как следует поискать. Тропинка, желтая, как песок. Пойдешь по этой тропинке, глаза от веток береги – хлещут. Потом беседку увидишь. И там жди. Это единственное место для разговора.

– Да! – напряженно ответил Агостарио. – Конечно. Спасибо. Я сейчас. Спасибо.

– Очень советую не идти, – снова вмешался Дом.

Джосика еле сдержался, чтобы не нагрубить, – силой заставил себя отвечать вежливо.

– Чего мне бояться? Там зона твоей защиты.

– Я могу защитить тебя от кого угодно. Кроме тебя самой.

– Об этом я уж сама позабочусь. Извини, Дом, но мне пора.

Джосика нацепил первое попавшееся платье, мельком глянул в зеркало, привычным жестом поправил прическу и с озабоченным видом заспешил к беседке. Испытывая странные, туманно знакомые ощущения. Совсем не такие, как при неудачном посещении Дона.

Довольно высокий мужчина, с виду очень уверенный и надежный, смущенно переминался с ноги на ногу рядом с беседкой. Они намертво сцепились взглядами.

– Аго?

– Еще раз здравствуйте. Я надеюсь, вы не в обиде на мой, в общем-то, не слишком умный порыв, но…

– Пройдем в беседку, что так стоять?

– Да, конечно.

Он вежливо посторонился, пропуская Джосику внутрь.

А дальше что-то произошло, как говорят писатели, когда им лень придумывать это «что-то».

Джосика сказал:

– Ну?

– Джосика, я…

Больше они ничего не говорили. Сблизились, привычно обнялись и упали на пол беседки, лихорадочно и несколько неумело раздеваясь.

По мнению Агостарио, все произошло слишком быстро, слишком знакомо. Каждый из них предугадывал каждое движение друг друга, но оба понимали: той любовью или, на худой конец, той близостью, которая была прежде, их теперешний акт освящен не был. Правда, для Джосики все же заключалось в нем труднообъяснимое, но вполне ощущаемое волшебство – Дону в принципе не дано было испытывать таких ощущений. «Вот единственная услада женщин, ставших донами, – подумал Джосика. – Знать, что испытывают оба – и мужчина, и женщина. Понимать обоих. И быть обоими. Они имеют возможность сравнить. Никому другому во всем Ареале этого не дано».

И еще подумала Джосика:

«Какое счастье, что Аго, а не Дон!»

Аго – откуда это вспомнилось?

Агостарио, весьма разочарованный состоявшимся и одновременно до муки гордый, вдруг сказал:

– На позвоночник это самое «платоново» пространство не распространяется. Удивительно, как тело все помнит. Спасибо, Дон.

И тут же получил пе-ре-озве-нительный удар в ухо. Удар не от Джосики, а от Дона.

Она и сама толком не понимала, почему так вызверилась на Аго. Она чуть ли не теми же словами хотела сказать ему насчет позвоночника. Еще она хотела сказать, как благодарна, что именно он, Агостарио, родной человек, спустил в ней курок женского естества. Но предательством показалось ей это спасибо какому-то дурацкому Дону, изуверством и полным непониманием.

Голый Агостарио Беутфортруйт вылетел из беседки, опрокинулся на