Плечо тупо ныло, и в этой боли было даже что-то приятное.Вообще ощущение радости не покидало его. Пока я здесь, решил он, не будутерзаться по этому поводу угрызениями совести. Угрызения явятся потом, когдапридется давать объяснения в связи со случившимся в Гатлине. Но это будетпотом. Он продирался сквозь заросли и думало том, что еще никогда его чувстване были так обострены Между тем от солнца осталась небольшая горбушка. Он вдругзамер — его обостренные чувства уловили в окружающей реальности нечто такое, отчего ему сразу стало не по себе. Им овладело странное беспокойство.

Он прислушался. Шелест листьев.

Он слышал его и раньше, но только сейчас сопоставил с тем,что ветра-то не было. Что за чудеса?

Он начал встревоженно озираться, почти готовый увидетьвылезающих из зарослей подростков в черных пасторских костюмах, улыбающихся,поигрывающих ножами. Ничего подобного. Шелест, однако, был явственно различим.Откуда-то слева. Он двинулся в этом направлении. Уже не было необходимостипродираться сквозь заросли, просека между рядами сама вела его куда надо. Вот иконец просеки. Впрочем, конец ли? Впереди показался просвет. Шелест доносилсяоттуда.

Он остановился, охваченный внезапным страхом. Запахикукурузы были здесь на редкость сильными, почти одуряющими. Нагретые за деньрастения не отдавали тепло. Он впервые обнаружил, что взмок от пота и весьоброс стебельками и паутиной. Он бы не удивился, если бы по нему ползали разныенасекомые, но никто не ползал, и это-то как раз было удивительно.

Он вглядывался в открывающийся впереди просвет — там рядырасступились, образуя большой круг голой, судя по всему, земли. Ни москитов, нимух, ни чигтеров... с неожиданной грустью он вспомнил, что когда они с Викиженихались, у них для подобной нечисти была уничтожающая характеристика: «Вовсе дырки залезут». И ворон тоже не видно. Вот уж действительно странно:кукурузная плантация — и ни одной вороны.

Последние закатные лучи позволили ему разглядеть детальнееближайшие посадки. Невероятно, но каждый стебель, каждый лист был безупречен.Ни одного пораженного болезнью участка, ни изъеденного листика, ни гусеничнойкладки, ни...

Он не верил глазам своим.

Ну и ну здесь же и в помине нет сорняков!

Каждый стебель высотой в полметра рос в горделивомодиночестве. Ни разрыв-травы, ни дурмана, ни вьюнков, ни «ведьминых косм».Абсолютная стерильность.

Берт таращился в изумлении. Тем временем стадо облаковоткочевало на новое место. Догорал закат, добавляя в разлитое на горизонтезолото румян и охры. Быстро сгущались сумерки. Надо было сделать еще десятокшагов, отделявших его от загадочного островка посреди бескрайнего морякукурузы. Не сюда ли тянуло его с самого начала? Думал, что движется к шоссе, аноги несли в это странное место.

С замирающим сердцем дошел он до конца просеки иостановился. Было еще достаточно светло, чтобы разглядеть все в подробностях.Крик застрял у него в горле, и в легких не хватало воздуха его вытолкнуть.Колени стали подгибаться, на лбу выступила испарина.

— Вики, — произнес он одними губами. — О Боже, Вики...

Ее распяли на крестовине, прикрутили запястье и лодыжкиколючей проволокой, что продается по семьдесят центов за ярд в любом магазинештата Небраска. В пустые глазницы натолкали «шелк» — желтоватые кукурузныепестики. Кричащий рот заткнули обертками молодых початков.

Слева от нее висел на кресте скелет в совершенно ветхомстихаре. Бывший священник баптистской церкви Благоволения, казалось, ухмылялся,глядя на Берта, словно говорил с издевкой: «Это даже хорошо, когда тебяприносит в жертву на кукурузном поле толпа язычников, эти юные дьяволята...»

Еще левее висел второй скелет в сгнившей голубой униформе.Глазницы прикрывала фуражка с характерным зеленым знаком: ШЕФ ПОЛИЦИИ.

Тут-то Берт и услышал шаги — не детей, кого-то огромного,продирающегося через заросли. Не детей, нет. Дети не осмелились бы войти вкукурузное царство ночью. Для них это место было священно, ночью здесь вступалв свои права Тот, Кто Обходит Ряды.

Берт рванулся было назад, но просека, которая привела егосюда, исчезла. Ряды сомкнулись. А шаги все ближе, с хрустом раздвигалисьстебли, уже слышалось могучее дыхание. Берта охватил мистический ужас:надвигалось неотвратимое. Гигантская тень накрыла все вокруг.

...ближе...

Тот, Кто Обходит Ряды.

И Берт увидел: красные глаза-плошки... зеленый силуэт вполнеба...

И почувствовал запах кукурузных оберток...

И тогда он начал кричать. Пока было чем.

Немного погодя взошла спелая луна как напоминание о будущемурожае.

Кукурузные дети собрались днем на лужайке перед четырьмяраспятиями. Два голых остова и два еще недавно живых тела, которые со временемтоже превратятся в голые остовы. Здесь, в сердце Небраски, на крохотномостровке в безбрежном океане кукурузы, единственной реальностью было время

Знайте, этой ночью явился мне во сне Господь и открыл мнеглаза.

Священный трепет охватил толпу. Все повернулись кговорившему. Исааку было всего девять, но после того, как год назад кукурузазабрала Давида, Исаак стал Верховным Смотрителем. В день, когда Давидуисполнилось девятнадцать, он дождался сумерек и навсегда исчез в зарослях.

Лицо Исаака было торжественным под полями черной шляпы. Онпродолжал:

— Во сне я увидел тень, обходившую ряды, это был Господь, ион обратился ко мне со словами, с которыми когда-то обращался к нашим старшимбратьям. Он недоволен нашей последней жертвой.

Толпа содрогнулась и выдохнула как один человек. Многие стревогой озирались на обступившую их со всех сторон зеленую стену кукурузы.

— И сказал Господь: «Разве я не дал вам место для закланий,что же приносите жертвы в других местах? Или забыли, кто даровал вам радостьискупления? Этот же пришелец совершил святотатство в моих рядах, и я сам принесего в жертву. Точно так же я поступил когда-то с офицером в голубой форме и сфарисеем священником».

— Офицер в голубой форме... фарисей священник, — шепотомповторяли в толпе, испуганно опуская глаза.

«Отныне Возраст Искупления вместо девятнадцати плодоношенийбудет равен восемнадцати, — с жесткостью повторял Исаак реченное Господом. —Плодитесь и размножайтесь, как кукурузное семя, и пребудет милость моя с вамивовек.»

Исаак замолчал.

Все головы повернулись к Малахии и Иосифу — этим двоим ужеисполнилось восемнадцать. И в городе, наверно, наберется два десятка.