Да… В общем, он умер в первое лето после рождения Шерли. Яуложил его, помнится, в кровать, и он с ходу начал плакать. В тот раз я дажеразобрал, что он там лепечет сквозь слезы. Он показывал пальчиком на чулан иприговаривал: «Бука, папа… Бука»

Я выключил ночник и, придя в нашу спальню, спросил у Риты,зачем она научила ребенка этому слову. Она сказала, что не учила. «Врешь,дрянь», — сказал я. Хотел даже устроить ей легкую выволочку, но сдержался.

Лето тогда выдалось тяжелое, понимаете. Никак не мог найтисебе работу, и вот нашел: грузить на складе ящики с пепси-колой. Дома валилсяот усталости. А тут еще Шерли по ночам орет и Рита ее без конца укачивает. Ябыл готов выкинуть их обеих в окно, честное слово. Дети иногда могут до тогодопечь, так бы, кажется, своими руками и задушил.

В ту ночь Денни разбудил меня в три, как по часам. Япоплелся в уборную, можно сказать, с закрытыми глазами, а Рита мне в догонку:«Ты не подойдешь к нему?» Сама, говорю, подойдешь. Ну и завалился снова впостель. Уже совсем засыпал, когда она подняла истошный крик.

Я встал и пошел в другую спальню. Малыш лежал на спине,мертвый. В лице ни кровинки, глаза открыты. Это было самое страшное: открытыеостекленевшие глаза. Помните фотографии убитых детей во Вьетнаме? Вот такиеглаза. У американского ребенка не должно быть таких глаз. Он лежал на спине вподгузнике и клеенчатых трусах — последние две недели он стал опять мочиться. Вобщем, жуть. Такой был чудный парень…

Биллингс помотал головой, на губах появилась уже знакомаявымученная улыбка.

— Рита вопила как резаная. Она хотела взять его на руки ипокачать, но я не позволил. Полицейские не любят, когда прикасаются квещественным доказательствам. Я это точно знаю…

— Вы тогда догадывались, что это Бука? — мягко перебил егодоктор Харпер.

— Нет, что вы. Гораздо позже. Но я обратил внимание на однудеталь. Тогда она не показалась мне какой-то особенной, но в память запала.

— Что же?

— Дверь в чулан была приоткрыта. На одну ладонь. А я ее самзакрывал, это я отлично помнил. У нас там стояли пакеты с порошком для сухойчистки. Сунет ребенок голову в такой пакет, и хлоп — асфиксия. Слыхали о такихслучаях?

— Да. Что было дальше?

Биллингс передернул плечами.

— Похоронили, что. — Он с тоской поглядел на свои руки,которым пришлось бросать горсть земли на три детских гробика.

— Медицинское освидетельствование проводили?

— А то как же. — В глазах Биллингса блеснула издевка. —Деревенский олух со стетоскопом и черным саквояжем, а в черном саквояже —мятные карамельки и диплом ветеринарной школы. Сказать, какой он поставилдиагноз? «Младенческая смерть»! Залудил, а? Это про двухгодовалого ребенка!

— О младенческой смерти обычно говорят применительно кпервому году, — осторожно заметил доктор Харпер, — но иногда, за неимениемлучшего термина, врачи употребляют его…

— Чушь собачья! — Биллингс словно выплюнул эти два слова.

Доктор разжег погасшую трубку.

— Через месяц после похорон мы перенесли Шерли в комнатуДенни. Рита стояла на смерть, но последнее слово было за мной. Далось оно мненелегко, можете мне поверить. Мне нравилось, что малышка при нас. Но над детьминельзя дрожать, так их только испортишь. Когда моя мать брала меня с собой напляж, она себе голос срывала от крика: «Не заходи в воду! Осторожно, тамводоросли! Ты только-что поел! Не ныряй!» Акулами меня пугала, дальше уж ехатьнекуда. И что же? Теперь я к воде близко не подойду. Ей-богу. У меня при одномее виде ногу судорогой сводит. Когда Денни еше был жив, Рита меня достала:свози их в Сэвин Рок. Так вот, меня там чуть не стошнило. Короче, в этих делахя кое-что смыслю. Над детьми нельзя дрожать. И самим тоже нельзя раскисать. Жизньпродолжается. Так что Шерли сразу переехала в кроватку Денни. Только матрас мывыбросили на свалку — сами понимаете, микробы, то-се.

Год проходит. Укладываю я Шерли спать, а она вдругустраивает настоящий концерт. «Бука, — кричит, — Бука!»

Я аж вздрогнул. Прямо как Денни. Тут в памяти и всплылаприоткратая дверь в чулан. Сразу захотелось унести Шерли в нашу спальню.

— Даже так?

— Нет, «захотелось» — это, конечно, громко сказано. — взглядБиллингса снова упал на руки, и сразу щека задергалась. — Не мог же я признатьперед Ритой, что оказался неправ. Я обязан был проявит силу воли. Вот онабесхарактерная… запросто легла со мной в постель, когда браком еще и не пахло.

Харпер не удержался:

— А если взглянуть иначе: что это вы запросто легли с ней в постельзадолго до женитьбы?

Биллингс оставил в покое свои руки и повернулся к доктору.

— Умника из себя строите?

— Вовсе нет.

— Тогда не мешайте мне рассказывать по-моему, — огрызнулсяБиллингс. — Я пришел облегчить душу. Вспомнить, как все было. Если вы ждали,что я здесь начну расписывать всякие постельные подробности, то вы сильнопросчитались. У нас с Ритой был здоровый секс, никаких там грязных извращений.Я знаю, некоторые заводятся, рассказывая про всякое такое, но я не из их числа,понятно?

— О'кей, — примирительным тоном сказал доктор.

— О'кей, — в тоне Биллингса был вызов, но не былоуверенности. Казалось, он потерял нить разговора и только беспокойно поглядывална плотно прикрытую дверь чулана.

— Открыть? — спросил Харпер, проследив его взгляд.

— Нет! — вскинулся Биллингс и позвлил себе нервный смешок. —Что я, галош не видел?

Он помолчал.

— Шерли тоже стала жертвой Буки. — Биллингс потер лоб,словно помагая себе воскресить детали. — Не прошло и месяца. Но перед этимкое-что случилось. Однажды ночью я услышал шум, а затем ее крик. В холле горелсвет, и я быстро добежал до соседней спальни. Я распахнул дверь и увидел… онасидела в кроватке, вся в слезах, а в затемненном пространстве перед чуланом…что-то двигалось… шлепало по мокрому…

— Дверь была открыта?

— Немного. На ладонь. — Биллингс облизнул губы. — Шерликричала: «Бука, Бука!» И еще что-то, вроде «уан». Прибежала Рита: «Чтостряслось?» «Испугалась, — говорю, — теней от веток на потолке».

— Вы сказали «уан»?

— А что?

— Может быть, она хотела сказать «чулан»?

— Может быть. А может, и нет, — он перешел на шепот и как-тостранно покосился на дверь.