Вовку подвергли жесточайшему остракизму. Родители неразговаривали с ним три месяца, и, разумеется, ему ничего не разрешалось, кромекак ходить в школу и в спортивную секцию. Никаких прогулок, никаких киношек –ничего. Я совершенно не понимал, почему он промолчал и даже не попыталсязащититься, оправдаться, объяснить, что все было не так, но при этом боялся,что он все-таки заговорит, и нет уверенности, что родители поверят Вальке, а неему. И мы с сестрой начали упорно повторять Вовке, что он мерзавец ибессердечная сволочь, раз мог так высказаться о Ванечке. Не зря же говорят:если человеку сто раз сказать, что он – свинья, на сто первый раз он хрюкнет.Мы давили на него силой своего авторитета старших брата и сестры.

Он так и не сказал родителям, как все было на самом деле.Наверное, наши профилактические меры возымели свое действие.

Однажды он все-таки сказал мне:

– Я все равно не понимаю, за что меня наказали. Ведь яже правду сказал.

– Какую правду? Ну какую правду ты сказал?

– Что, пока Ваня был жив, всем было плохо. Всем былотяжело. И маме с папой, и бабушке, и нам. Я однажды слышал, как мама говорилабабушке, что она повеситься готова, что она больше этого не выдержит, что онане понимает, за что ее судьба так наказала, и что у нее нет сил больше терпетьэту муку. Всем стало легче, когда Ваня умер. Почему нельзя говорить такуюправду? Почему за нее меня наказали?

Пришлось мне объяснять этому недоумку, что не всякую правдунадо говорить вслух, потому что есть определенные правила, по которым людиживут, и правила эти нарушать нельзя. Думать ты можешь все, что угодно, а вслухговорить надо только то, что правильно. А правильно – это относиться к смертикак к большому горю, даже если от этой смерти для тебя наступают хорошиепоследствия.

– Но это лицемерие! Это двуличие! Так нельзя! –возмутился Вовка.

– Это не двуличие, а соблюдение правил.

Больше мы к этому никогда не возвращались. Повторяю, не могусказать точно, какое действие на Вовку оказали наши профилактические меры, нона нас с Валькой они определенно повлияли: мы так старательно убеждали его втом, что он – дурак и сволочь, дабы отвести от себя удар, что сами в этоповерили. И еще много лет относились к младшему брату соответственно.Безнравственный придурок, бессердечный эгоист, мерзавец, из которого невырастет ничего хорошего.

И родители к нему так же относились. Они долго не моглипростить Вовке сказанных в день смерти Вани слов (которых он на самом деле неговорил) и поминали ему тот эпизод при каждом удобном и неудобном случае. А длянас с Валькой все обошлось.

Теперь Володя – мамин любимчик, она нарадоваться на него неможет и считает идеальным сыном, с которого мы все должны брать пример. Вотведь как жизнь поворачивается… Или это гены так играют?

Про Елену я рассказывал следователю без личных подробностей,не хватало еще мне признаваться в своей дурацкой, так ничем и не окончившейсялюбви. Однако о подозрениях своих упомянул. Кто его знает, а вдруг это важнодля расследования убийства?

– Значит, ты думаешь, что Тарасова – любовницаВладимира Олеговича и ребенок у нее от него, – подытожила ГалинаСергеевна. – Ну что ж, это я проверю. Но странно, что никто об этом нисловом не обмолвился, я ведь всех по нескольку раз допрашивала.

– Может, не знают, – предположил я. – Или нехотят, чтобы Муза Станиславовна узнала, берегут ее, она ведь очень слабенькая.

– Возможно, возможно, – Парфенюк покивалаголовой. – Я смотрю, жизнь-то у вас там богатая на события. Сколько мы стобой разговариваем, уж пятый день, почитай, а дальше первых шести месяцевтвоей работы не ушли.

– Это только вначале так было. Потом все слилось.

– Вот даже как? – Она приподняла брови. – Ачто так?

– Все стало привычным, и я уже ни на что внимания необращал. И вообще, у меня депрессия была. Я только о своих травмах думал и освоей загубленной жизни. Очнулся только тогда, когда…

Я запнулся. Следователь посмотрела с любопытством.

– И когда же ты очнулся, друг мой сердечный?

* * *

…когда понял, что так пить больше нельзя. Я не напивалсявусмерть, как в тот раз, когда мое состояние бросилось в глаза папане, я пилумеренно, но каждый день. Сначала в клубных компаниях, потом все чаще дома, водиночку, потому что катастрофически не высыпался и старался пораньше лечь.Приезжал с работы, выпивал и ложился спать.

Все, что я делал на работе, я делал автоматически, ни во чтоне вдумываясь и действительно ни на что не обращая внимания. Если бы не поездкив стрелковый клуб по вторникам, четвергам и воскресеньям, я бы даже, наверное,не мог сказать, какой нынче день недели. Я ежедневно, как полагается, заполнял«талмуд» и чертил графики, но, если вы спросили бы меня, какие показатели ятуда внес, я бы не ответил. Жил будто на автопилоте.

И в один прекрасный день, сидя в столовой за обедом,услышал, как Лариса Анатольевна говорит Дане:

– Ну, детка, давай, старайся. Тебе совсем чуть-чутьосталось. В июне приедет из Лондона Тарас, вот уж он удивится, когда увидит,какая ты стала!

Я перевел глаза на Дану, но ничего особенного не увидел. Всето же, что и вчера, и позавчера.

Тогда я посмотрел в окно и понял, что июнь уже совсем скоро.Боже мой, ведь только что был декабрь, и я шел вместе с Даной к Владимирувыяснять отношения, и был глубокий снег… Это последнее, что я отчетливо помнил.А сегодня что? Я точно знал, что среда, потому что вчера возил Дану стрелять иповезу завтра, но вот какой месяц?

Отставив тарелку, я крупной рысью направился в «тренажерку»и замер перед приколотыми к доске листами ватмана. Кривая нагрузок идет крутовверх, кривая показателей веса неумолимо ползет вниз. А кстати, когда это мыначали отмечать вес на графиках? Мы же этого с самого начала не делали… Видно,в какой-то момент я изменил решение, но вот в какой? Я этого не помнил. Данасбросила двадцать один килограмм. Ни фига себе приколы! А я-то куда глядел?Схватив «талмуд», я перепроверил цифры, заодно поинтересовавшись и датами.Оказалось, что уже середина мая.

Допился, Фролов… Надо с этим завязывать. Мое стольдлительное выпадение из жизни меня здорово напугало.

Во время вечерних занятий я присмотрелся к Дане иконстатировал, что, несмотря на мое беспамятство, тренировки проходилинормально. Девочка не просто сбросила вес, она ощутимо подобралась, фигураприобрела некоторые очертания, еще весьма далекие от идеальных, но все-такибольше похожие именно на женскую фигуру, а не на бесформенную кучу жира.

– Как ваша нога? – неожиданно спросила Дана.

Я растерялся.