– Я понимаю, у вас наверняка ко мне много вопросов, и я обещаю вам все рассказать. Но не сейчас. Это слишком опасно. То, что я расскажу прессе, вызовет страшный переполох…

Он снова закашлялся. Доктор Домингеш встала и положила руку ему на лоб.

– Сеньор Морру, – сказала она. – У вас жар. Вы должны отдохнуть.

Морру отодвинул своей слабой рукой ладонь доктора и немного придержал ее, пока новый приступ кашля сотрясал его истощенное тело. Слышно было, что его силы на исходе.

Я вытащила из кармана медальон, который так долго носила с собой. Подойдя к постели, я положила его в руку Морру. Он поглядел на украшение, потом на меня. В его взгляде читалось такое же страдание, как и тогда, когда мы в первый раз встретились в «Пеликану». Разве что страхом от него больше не пахло. Только болезнью.

Когда мы выходили из палаты, Альфонс Морру лежал с закрытыми глазами, крепко прижав медальон к сердцу.

Мне следовало быть на седьмом небе от счастья.

Все, на что я надеялась и за что боролась, сбылось. Морру жив. Он вернулся в Лиссабон. И Старшой скоро выйдет на свободу.

И все же мне было скорее грустно, чем радостно, когда мы с синьором Фидардо теплым вечером вышли из больницы и пешком двинулись в сторону трамвайной остановки. Грустно и в то же время тревожно – почему, я сама толком не понимала. Синьор Фидардо то и дело немного задумчиво поглядывал на меня. Он будто хотел что-то сказать, но молчал.

Когда мы приехали, он проводил меня до квартиры Аны. Она только что окончила работу и варила рис.

– У тебя есть вино? – спросил синьор Фидардо с порога.

Ана недоуменно на него посмотрела.

– Доставай штопор, – улыбнувшись, сказал он. – У нас есть что отметить! Альфонс Морру жив. Он в Лиссабоне. Мы только что его видели.

Ана выпустила кастрюлю и прикрыла ладонями рот, чтобы не закричать. Она так и стояла, пока синьор Фидардо рассказывал о докторе Розе Домингеш и нашем визите в больницу Сан-Жозе.

– Это же… потрясающе! – воскликнула Ана, и слезы радости навернулись у нее на глазах. – У нас получилось! Мы нашли его!

Она обняла меня и долго и крепко сжимала в своих объятьях. Тем временем синьор Фидардо сам достал бутылку и открыл ее. Мне он налил стакан яблочного сока. Только когда мы подняли бокалы, Ана заметила, что что-то не так.

– Но ты… как будто не рада, – сказала она, удивленно глядя на меня.

Синьор Фидардо положил руку мне на плечо.

– Ну что ты, конечно, Салли Джонс рада, – сказал он. – Просто встреча с Морру произвела на нее сильное впечатление. Он очень болен. Честно говоря, я думаю, что дни его сочтены.

~

Мы долго не ложились в тот вечер. Ана и синьор Фидардо были так рады за меня. Синьор Фидардо несколько раз пересказал Ане, как мы встретились и о чем говорили с Альфонсом Морру. Ана хотела знать все до мельчайших подробностей.

– У него был жар, – сказал синьор Фидардо. – Возможно, он слегка бредил. Говорил, что нам будет угрожать опасность, если мы узнаем, почему он бежал из Лиссабона и почему хотел, чтобы его считали мертвым. Сказал, его история вызовет большой переполох.

– Какой еще переполох? – спросила Ана.

Синьор Фидардо пожал плечами.

– Понятия не имею. Он ничего не объяснил. Думаю, все это плод его лихорадочного воображения.

Ана вопросительно посмотрела на меня.

Я тоже пожала плечами, но слегка неуверенно.

Как и синьор Фидардо, я тоже не поняла, о чем говорил Морру. Однако мне не казалось, что он бредит.

Возможно, поэтому мне и было так тревожно.

~

Когда мы наконец разошлись, на меня навалилась усталость. День выдался очень долгий. Я легла на диван, укуталась в плед, закрыла глаза и попыталась представить себе, как распахиваются большие железные ворота тюрьмы и Старшой выходит на свободу.

Но вместо этого у меня перед глазами маячила совсем другая картина.

Я видела Морру на койке в больнице Сан-Жозе. И слышала его голос:

«Я покинул Лиссабон, опасаясь за свою жизнь. Я боялся преследования и сделал так, чтобы все думали, будто я погиб…»

Что он хотел этим сказать? Была ли его жизнь в опасности тогда, три года назад? Почему? Ему угрожали? Кто?

Ответов на эти вопросы у меня не было. Пока что. Пока Морру не расскажет все, что знает, журналистам из газет.

А вообще-то мне было все равно, почему Морру бежал из Лиссабона. Главное, что он вернулся. И что Старшого освободят!

Я повернулась на бок и постаралась вспомнить о чем-нибудь приятном, чтобы уснуть. Завтра будет большой день!

Но сон не приходил. Мысли все бродили в моей голове. Слова Морру никак не давали мне покоя. Почему-то мне казалось, что это очень важно, что я должна попытаться их понять. Причем как можно скорее.

Я ворочалась и никак не могла уснуть. Потом встала и выпила стакан воды. Но после этого не легла, а села на край дивана и стала думать.

Я хотела как следует во всем разобраться, но не знала, с какого конца начать. Мысли разбегались в разные стороны, и я никак не могла расставить их по местам. В голову лезли только вопросы. И никаких ответов.

Но вдруг в моей голове всплыло другое воспоминание.

Я вспомнила епископа де Соузу в театре Сан-Карлуш. Мгновение, когда наши взгляды встретились в толпе. Мы узнали друг друга. Сперва я прочла удивление в его глазах. Потом в них промелькнул страх.

Да, именно так и было. Епископ испугался. Но почему?

Ответ не заставил себя ждать: епископ испугался потому, что я его узнала!

И в этом нет ничего странного. Он хотел контрабандой провезти в Лиссабон оружие. Зачем, я понятия не имела, но это наверняка было что-то противозаконное. Не подобающее епископу. Поэтому он и действовал под именем папы Монфорте. И поэтому я представляла для него угрозу: я слишком много знала.

Ну конечно! Чтобы навсегда от меня избавиться, епископ пытался уговорить синьора Фидардо сдать меня в зоопарк. А когда этот план провалился, он послал комиссара Гарретту забрать меня силой, а потом убить…

Дело стало проясняться. Я сосредоточилась, чтобы не сбиться с мысли.

Везде сплошные тайны. Опасные тайны, за которые епископ и комиссар Гарретта готовы были пойти на убийство.

Я сразу поняла, как сюда вписывается Морру. Ведь это он нанял нас со Старшим, чтобы забрать ящики в Ажиере и доставить в Лиссабон. Морру наверняка знал, что там не изразцы, а оружие. Видно, поэтому он так нервничал в «Пеликану» и поэтому я учуяла исходяший от него страх.