Синьор Фидардо несколько раз ставил кофейник, а Ана дважды бегала в кондитерскую «Граса» за бутербродами. Нам нужно было столько всего обсудить. Синьор Фидардо хотел знать все про удивительные пиры махараджи, про большой концерт в дворцовом парке, а также все, что знала Ана про мои приключения, пока я работала у махараджи механиком. Я показала свой новый тюрбан, и синьор Фидардо долго и внимательно разглядывал его. Потом посмотрел на меня и сказал:

– Уникальный шедевр. И самоцветы, похоже, настоящие. Мне кажется, махараджа сделал из тебя довольно состоятельную гориллу.

Я пожала плечами. Мне было все равно. Я не продам тюрбан махараджи ни за какие деньги.

Наконец Ана рассказала о поездке в Кочин и о том, как мы искали Альфонса Морру вместе с Айшей Нараянан. Синьор Фидардо внимательно слушал и время от времени серьезно и немного озабоченно поглядывал на меня. Наконец он сказал:

– Тогда нам остается лишь надеяться, что Морру и Алфреду Симан – один и тот же человек. И что он действительно едет в Лиссабон. И что он не умрет во время путешествия.

По его голосу слышно было, что у него есть свои сомнения. Но я не обижалась. Я знала то, что я знала. Альфонс Морру скоро вернется в Лиссабон.

Когда мы наконец встали из-за стола, на улице было темно. Уже несколько часов горели газовые фонари. Мы взялись за Анин дорожный сундук и вместе потащили наверх. Воздух в комнате Аны был затхлый, у двери лежала огромная кипа писем. По большей части это были кремовые конверты марки «Кансон» от тайного поклонника Аны. Он так и писал ей каждую неделю, и она до сих пор понятия не имела, кто он такой.

Еще ей пришло несколько счетов, а также небольшой серый конверт, подписанный размашистым почерком. Мы с Аной сразу поняли, от кого он.

В тот вечер, пока Ана разбирала свои вещи, я перечитала письмо Генри несколько раз. Бесконечные красивые платья и сари, которые уговорил ее взять махараджа, едва помещались в гардеробе. Когда дорожный сундук наконец опустел, настало время ложиться спать.

Ана уснула почти сразу, я же долго лежала на диване, прислушиваясь к звукам города, проникавшим через приоткрытое чердачное окно. Когда глаза привыкли к темноте, я достала письмо Старшого и еще раз или два перечитала его. Я никак не могла успокоиться – от счастья. Ведь мы нашли Морру. Он жив. И скоро приедет в Лиссабон. Скоро весь мир убедится, что Старшой не убийца.

Если бы он только знал…

~

На следующее утро, как только открылись магазины, мы с Аной купили мне новую фуражку и рабочий комбинезон. Она понимала, что мне больше не хочется ходить в индийской одежде. Комбинезон пришелся впору после того, как Ана его немного перешила.

Вечером мы сели на поезд и доехали от вокзала Россиу до Камполиде. Небо затянули низкие тучи, ледяной ветер гулял по широким посыпанным гравием улицам. Пока мы шли к тюрьме, Ана рассказала мне, что после того, как я уехала в Индию на «Сонг оф Лимерик», она продолжала ездить сюда два раза в месяц и петь для Старшого и других заключенных. Мне было очень приятно это слышать. Но я не удивилась. Ведь я знала Ану.

Здесь все было как прежде. Тюрьма ничуть не изменилась – она казалась такой же безжизненной и мрачной, а наш пригорок – таким же замусоренным и заросшим чертополохом и сухими сорняками. Но когда Ана запела, все серое и бесцветное вокруг нас словно обрело цвет. Уродливое стало красивым. Унылое и бездушное ожило. За решетками маленьких окон показались бледные лица. Пальцы обхватывали прутья. Из окошка камеры Старшого показалась рука. Рука помахала нам, и я помахала в ответ.

Потом рука исчезла, и вскоре послышались звуки гармоники. Они легко и свободно следовали за мелодией Аниной песни. Это было так красиво. Мне с трудом верилось, что это играет Старшой.

Выглянуло солнце и согрело нас. Почти целый час Ана пела, а Старшой играл. Я подумала, что они уже хорошо знают друг друга. Хотя никогда по-настоящему не встречались.

Теперь оставалось только ждать.

Ждать Альфонса Морру.

Первые дни я сидела у окна на лестнице возле квартиры Аны и смотрела на улицу. Я подсчитала, что дорога из Кочина до Лиссабона должна занять как минимум месяц, но все же не больше двух. Сейчас прошло шесть недель с тех пор, как он покинул Кочин. Поэтому мне надо быть наготове. Морру может в любой момент показаться из-за угла или сойти с трамвая и остановиться перед нашим домом.

Через три дня пришел синьор Фидардо и попытался меня вразумить.

– Если Альфонс Морру едет к тебе из самой Индии за своим медальоном, он наверняка тебя найдет. Спускайся в мастерскую и займись хоть чем-то полезным! Хватит сидеть и глазеть в пустоту.

Синьор Фидардо повесил на большие окна мастерской жалюзи. Он сделал это ради меня. Если все, кто проходит мимо, увидят, что я вернулась, то вскоре об этом пронюхает и комиссар Гарретта.

В починку только что сдали две гармоники. Маленькую скандинавскую и большую хроматическую гармонику «Хонер» с неплотно прилегающими клапанами. Мне досталась гармоника «Хонер».

– Тебе нужно какое-то дело, – сказал синьор Фидардо. – Нужно чем-то занять голову.

Здорово было снова вернуться в мастерскую. Всего через несколько дней нашей привычной размеренной работы мне уже стало казаться, что я никуда не уезжала, что путешествие в Индию я просто выдумала.

~

Однажды синьор Фидардо отправился в город, но не сказал зачем. Он ушел сразу после завтрака и вернулся только вечером. Мы с Аной уже сели ужинать, когда он постучал в дверь. Ана пригласила его войти и налила ему тарелку супа.

Было видно, что ему есть что рассказать, но он все тянул время, пока Ана не сварила кофе. Тогда он закурил сигарету и сказал:

– Сегодня ночью мне не спалось, я все думал об этом загадочном человеке из Кочина. Алфреду Симане. И кое-что придумал.

Он смахнул крошки табака с верхней губы и продолжил:

– У каждого португальца, который путешествует за границей, должен быть паспорт. Паспорт выдает и регистрирует паспортное ведомство здесь, в Лиссабоне. Я знаком там с одним начальником. В свободное время он играет на лютне. Это я сделал его инструмент.

Синьор Фидардо отпил кофе.