– А я тебе буду периодически звонить. Если не ответишь, то мы тут же ментов вызовем и дверь сломаем, так что не вздумай отключить телефон, – предупредил Громов.

– Вы все сошли с ума, но мне приятно, что столько людей обо мне так искренне переживают, – взяла я аллаверды, после чего покинула машину.

Взлетев стрелой на второй этаж по широченной лестнице с коваными перилами, я затормозила у солидной двери с двумя изогнутыми двойками над глазком. Коротко позвонила, раз-другой и застыла в ожидании. Дверь открылась почти сразу.

Мне повезло – Феофан Леопольдович был дома. Он был облачен в вишневый шелковый халат, из-под которого выглядывали пижамные штаны. В руках он держал газету и очки.

– А я вышел в кухню водички попить, а тут ты позвонила, – развел он руками, – так что прости, что в такой форме одежды.

– Добрый вечер, Феофан Леопольдович. Я вам не помешаю?

– Ты же знаешь, Ксения, что никогда ты мне не мешала и помешать не можешь.

Мы прошли по сумрачной прихожей и прошли в гостиную. Он кивнул в сторону кресел, между которыми стоял торшер с лимонным абажуром и высвечивал мягким светом неровный полукруг. В комнате было прохладно – работал кондиционер. Он уселся первым, отложил газету на журнальный столик, а потом спросил, не хочу ли чего. От угощения я отказалась.

– Понимаешь, какой казус вышел. Меня сердце вдруг прихватило. Ну я вызвал Танечку, она укольчик мне сделала и велела в кровати поваляться. Пришлось подчиниться, – сообщил он.

Все ясно, ему позвонили и чуть не дошло до сердечного приступа! А может, дошло? Как же с ним разговаривать, если все так плохо?

– Ты детка, за меня не переживай. Я умный, все понимаю. И не вздумай воображать, что я тебя виню! Ты здесь не при чем. Это все Стелла, – он махнул рукой и непроизвольно потер грудь с левой стороны, – все никак не могла угомониться.

– Феофан Леонидович, может сегодня не стоит подымать этот разговор. Я с вами просто посижу, хотите, что-нибудь почитаю из Шиллера, чтобы вам лишний раз не нервничать. А? – предложила я.

– Шиллера, говоришь, почитаешь? Уж лучше Шекспира, он будет ближе к теме. Страсти у нас нешуточные разыгрались, по этой истории только драму писать! Ах, детка, не смогу я нынче отвлечься и успокоиться. И даже если мы с тобой о погоде болтать будем, я не прекращу думать о том, что случилось. Ведь, если кто и виноват, так это я.

Видя, что он морщится, я присела на подлокотник его кресла, потерла ему слева спину по круговой стрелке. Он заботу принял, подождал, пока боль отступит. Сложил на пальцах мудру. Он всегда, когда сердце прихватывало, мудру сердечную делал, утверждал, что помогало обходиться без лекарств. «Правильное распределение энергии», понимаешь ли.

– Феофан Леопольдович, вы тоже ничего не могли сделать, потому что ваша невестка – инопланетянка, против которой нет никакой защиты, – попыталась я пошутить, – а ваш внук оказался настоящим Отелло, чего, конечно, никто не мог ожидать. Только вы не подумайте, что я ему повод давала. С чего у него заскок вышел – ума не приложу.

Я пересела в свое кресло. Захотелось чая сладкого с лимоном. Я вдруг вспомнила, что за целый день позавтракала только чашечкой кофе и все. Но от всей этой кутерьмы есть расхотелось совершенно. А вот чаю бы… «стаканов шесть»…

– Да этот, как ты выражаешься, заскок можно объяснить. А вот что касается моих возможностей, то тут ты ошибаешься. Мог я свою невестку приструнить, мог, да послушался жену. Она у меня великим миротворцем была. Все боялась притеснить молодую семью, посягнуть на их независимость. Она обожала нашего сына, души в нем не чаяла и всячески ему потакала. Даже когда это шло не во благо, она позволяла делать ему заведомые ошибки, чтобы потом выручить из беды, спасти и наставить на путь истинный. А вот однажды не смогла. Ты же знаешь, что Матвей умер от обширного инфаркта. Ну и Маша почти вслед за ним ушла. Наверное, и там ей надо было опекать ребенка, – он ткнул пальцем в потолок. – А вот почему у него этот инфаркт случился, никто не знает, но предпосылки в виде сердечных приступов различной тяжести известно от чего случались. Понимаешь, детка, уж не знаю, за какие грехи, но Стелла нам была послана в виде наказания. Только благодаря ее стараниям, мы потеряли единственного и горячо любимого сына. И не смотри так, я не выдумываю, а констатирую факты.

И тут последовал рассказ, который действительно просится в разряд драматических. Во всяком случае, мыльную оперу, самый популярный жанр наших дней, вполне можно было сочинить серий на двадцать – тридцать.

Умница Матвей, закончивший с отличием школу и с завидной легкостью обучающийся на юридическом факультете самого престижного вуза, влюбился без памяти в свою «звезду» – Стеллу. Более неподходящей партии для красивого, умного и талантливого парня нельзя было и придумать. Как поется в известной песенке, «а девушка созрела…». Но в данном случае это был не просто перезрелый фрукт, а порченый товар. Стелла родилась и выросла в бедной рабочей семье, где пьянка, мат и дебоши были делом привычным. Но природа наделила ее яркой, привлекательной внешностью, и девица решила, что прозябать в бараке и пахать с утра до вечера на заводе она не станет. Ее ждет жизнь, полная приключений, к примеру, с непризнанным гением, художником-сюрреалистом, с которым она познакомилась в парке на танцах. Ей было пятнадцать лет, когда они решили покинуть город, не принимающий и отталкивающий людей нового времени, то есть, их. Два года Стелла шаталась по стране со своим художником, пока не родила от него ребенка. После чего ее гражданский муж уговорил девчонку вернуться к родителям, так как с малышкой на руках она не могла сопровождать его в странствиях. Больше о нем она не слыхала. Она вернулась в рабочий барак, где ей ежедневно приходилось выслушивать от родителей нелицеприятные вещи в свой адрес. Более того, выяснилось, что у ее дочки сильные физические отклонения, но денег на многочисленные операции не было. Стелла находилась в очень тяжелом положении, когда случай ее свел с Матвеем. Парня поразила эта девушка, столь отличавшаяся ото всех его знакомых. Казалось, она знает тайну бытия и читает в его душе, как в открытой книге. Он практически потерял голову и от любви, и от сострадания к ней. В результате, он поставил родителей перед фактом своей женитьбы. Вот тут у Феофана Леопольдовича появилась первая возможность отказать девице в доме, но Мария Ефимовна, отличающаяся добрым сердцем, велела сыну привести девушку в дом. Увы, им сразу стало ясно, что перед ними тот самый волк, которого кормить дело зряшное. В Стелле чувствовалась злая сила, способная разрушить все на своем пути. Но переубедить сына оказалось невозможным. Он не хотел «просто жить с ней», он желал ей дать все, что у него есть, без остатка. И в этот момент отец еще мог проявить непреклонность, предоставив им самостоятельно бултыхаться в «океане семейной жизни»: зарабатывать себе на кровь и пищу. Но нет, позволил им поселиться в собственной квартире, взял на себя ответственность за больного ребенка.

На этом месте раздался телефонный звонок моего мобильника. Это был Громов, который замогильным голосом поинтересовался, все ли со мной в порядке. Я прорычала, что все превосходно и чтобы он мне больше не звонил, иначе им всем будет плохо. Пришлось объяснить старику, что друзья переживают, как у меня дела. Он кивнул, не стал вдаваться в подробности и снова приступил к своему рассказу.