– Вскоре стало ясно, что девочка не жилец, если срочно не сделать хотя бы первую серию операций. На лечение девочки ушло очень много денег, но результаты были плачевны. И вот Феофан Леопольдович задействовал все свои связи, и малышку поместили в известную московскую клинику, где стали готовить к операции, которая должна была либо поставить на путь выздоровления, либо лишить всякой надежды. Стелла, естественно переехала на это время в Москву, а Матвей не находил себе места в ожидании их возвращения. Он понимал, что их нормальная семейная жизнь напрямую зависит от здоровья ребенка. Стелла была невероятно привязана к своей дочери. Иногда Матвею казалось, что для нее ребенок воплощает в себе все, что осталось от первой любви к этому художнику. К сожалению, результат операции оказался отрицательным. Московскими врачами был вынесен окончательный приговор – девочке осталось жить недолго. В этот ужасный момент Стелла поняла, что она снова беременна. И она решила избавиться от ребенка по возвращению из Москвы. Она настолько не придавала значения этой беременности, что рассказала о ней мужу. Матвей принялся горячо убеждать жену оставить малыша. Вся семья воспротивилась этому ее решению. Рождение совместного, здорового ребенка это был единственный шанс спасти семью. Стелле ребенок был не нужен, она не хотела этого чужого, нелюбимого ребенка, который станет отнимать ее у любимой дочери. Она уступила мужу и его родителям, потому что это был единственный шанс остаться в их квартире, на их иждивении. В противном случае, им с малышкой указала ли бы на дверь. Она это сумела почувствовать. Беременность проходила прекрасно, будто ребенок понимал, как мама не хочет его появления на свет, и старался ее задобрить. Но когда родился Костя, дочка Стеллы умерла. И целых три года Стелла едва обращала внимание на своего сына. Малышу наняли няньку, и его мать могла по полдня проводить на кладбище. Потом она стала «отвлекаться»: уходила из дома побродить по магазинам, регулярно посещала парикмахерскую, ходила в кино. Матвей все сносил, понимая, что жена пережила стресс и надо дать ей возможность пережить эту боль. Но то, что она оставалась абсолютно равнодушной к маленькому Косте, его глубоко задевало. Матвею приходилось много работать, чтобы закрепиться в районном суде, куда его пристроил отец после университета, поэтому и он тоже не мог много времени уделять малышу. И Костя общался целыми днями с нянькой. Потом его отдали в детский сад, чтобы у него появился опыт общения в коллективе. Но отводить и забирать ребенка из сада, готовить ему еду продолжала нянька. Но даже любящее сердце имеет запас терпения, Матвей все чаще упрекал Стеллу в том, что она плохая мать и жена. Но та продолжала испытывать его терпение до тех пор, пока не поняла, что муж находится на грани развода с ней.

Опять зазвонил телефон. Высветился номер Громова. Я извинилась, встала, подошла к окну и погрозила им кулаком. Мужики курили, Ритка сидела на капоте. Кулак заметили все. Громов спрятал мобилу в чехол на джинсах. Ритка слезла с капота и помахала мне ручкой. После этого я предложила Феофану Леопольдовичу почаевничать, отбросив в сторону церемонии, кто кому должен предлагать чай, гость или хозяин. Мы перебазировались на кухню, решив, что не будем сервировать чайный столик в столовой.

– Осознав то, что ей снова грозит оказаться на улице, – продолжил излагать свои мысли Феофан Леопольдович, – без средств к существованию, Стелла испугалась. Конечно, Матвей не оставил бы ее совсем без денег и комнату в общежитии бы нашел. Он юрист, да еще работает в суде, поэтому ребенок ей бы не достался, а значит, не было бы и алиментов. Ей это было не нужно. И она, как хамелеон окраску, сменила свое поведение. Нет, Стелла не хотела покидать новую просторную квартиру, в которую они переехали от родителей после рождения Кости. Она не хотела начинать работать, ведь так приятно, когда тебе дают деньги просто за то, что ты есть. Она не желала менять свой образ жизни! Одумавшись, она вцепилась в Костю, как утопающий хватается за спасательный круг. Сначала она придумала, что его нужно лечить от каких-то болезней. Таскала его поликлиникам, сдавала анализы, водила на массаж и лечебную физкультуру – все что прописали врачи. Она таскала его в бассейн летом, а зимой в клуб любителей зимних видов спорта. Костю учили стоять на лыжах и кататься на коньках. Затем она решила, что мальчик должен получать дополнительное образование. Дом пионеров стал их вторым домом. Костя, став первоклассником, ходил в шахматный кружок, кружок юного физика. С ним занимался учитель английского языка и психолог. Матвей, безусловно, радовался, что жена очнулась от долгой спячки, но ему казалось, что слишком уж она муштрует ребенка. Ну разве так можно, чтобы с утра до вечера где-то «образовываться»? А когда же в футбол с мальчишками играть во дворе? Но Стелла, сообразившая, что Костя является тем буйком, который удерживает ее на плаву, стала старательно культивировать в сознании ребенка собственную значимость. Она неуклонно выстраивала в нем преклонение перед образом матери. «Мать – это самый нужный, самый важный человек в твоей жизни. Если не будет матери, не будет ничего. Ты всем обязан маме, которая жизнь положила, чтобы вырастить, воспитать тебя, помочь раскрыть твои таланты и способности». Эту мантру Костя заучил наизусть. Эта догма стала для него такой же естественной, как и то, что Земля круглая. Всю свою сознательную жизнь он был под пятой матери. Она вбила в голову сына мысль, что он всем, чего добился, обязан ей и только ей. Она ради него пожертвовала карьерой, развлечениями и многим другим, потому что жила для ребенка. Понимаешь ли, детка, я все это видел, и Маша видела. Но мы не решались лезть в семью сына, – прихлебывая чай из красивой фарфоровой чашки, объяснял Феофан Леопольдович. – Да она бы этого и не допустила – Костя стал ее собственностью. Благодаря ему, Стелла прочно закрепилась на своем месте. И она никому и ничему не позволила бы себе мешать. Я потом ненароком узнал, что она периодически делала аборты, и мне кажется, что не всегда от Матвея. Да, да, ходили такие слухи, что она погуливала. Но, знаешь ли, без доказательств. Она никогда не приходила поздно, никто ей не звонил домой. Наоборот, она все время занималась сыном. Только вот при определенной оборотистости можно было по-разному использовать время, когда он сидел на занятиях.

Это мне уже было известно. Но я не стала ничего рассказывать Феофану Леопольдовичу о Демьянове. Ни к чему зря расстраивать старика, ему и так досталось.

– Вот так они и жили. Внешне благополучно, а внутри разрозненно. И наш сын был одинок в своей семье. Он, который так боролся за появление на свет Кости, который потом чуть не свихнулся, пытаясь обратить материнское внимание в сторону ребенка, оказался в опале. Она не воспитала в мальчике любви к отцу. Знаешь, это возможно – не воспитать любовь к одному из родителей. Она их искусственно отдалила. Укладывала мальчика рано спать, по выходным таскала его на занятия в кружки. Матвей ничего не мог поделать. Или не стал. Я не знаю. Думаю, что решил, что сам не сможет столько делать для сына, поэтому позволил ей творить свое дело. Знаю одно, что скандалы у них все-таки случались. И после одного такого его увезли в больницу. И спасти его не успели.

Он помолчал немного и продолжил.

– И все эти годы я думаю, что все могло бы пойти по-другому, стукни я тогда кулаком по столу и изъяви свою волю. Но нет, я показал себя полной размазней. Я побоялся конфликтовать с сыном. Почему? Ведь мы хорошо друг друга понимали, он понял бы потом меня и простил. Но я побоялся. А эта змея подколодная ничего не побоялась.