– Но… – рискнула возразить Агнес, – Частных земель не существует.

Мать придвинулась к ней и прошептала:

– Вот и я раньше так думала. Но это еще одно, чего я не рассказала остальным, – она кивнула в сторону костра. – Они правда существуют. И я знаю, где они.

– Где? – Агнес казалось, что она говорит с ребенком, придумавшим собственный мир.

– Здесь рядом. Надо пересечь выступ Рудников, и мы на месте, на одном из углов. По-видимому, это гигантская территория.

– Ты пыталась туда добраться? – спросила Агнес, уже зная, что пыталась наверняка. Если она столько продержалась в ужасном Городе, значит, лишь из-за стараний попасть куда-нибудь, где будет лучше.

– Нет, разумеется. Я старалась вернуться к тебе.

– Наверняка ты пробовала. Потому тебя и не было так долго.

– Не настолько долго, – возразила мать так, будто не могла смириться с истинной продолжительностью своего отсутствия.

– Тебя не было очень долго, – воскликнула Агнес.

– Агнес, – предостерегающе произнесла мать.

– Неужели ты по мне не скучала? – выпалила Агнес из-за стены, которой себя окружила.

– Конечно, скучала.

Агнес рывком села.

– Так как же ты могла?..

Мысль, которая раньше никогда не приходила ей в голову, вонзилась ледяным пальцем между глаз. «И я бы поехала». Агнес потратила столько времени, гадая, почему уехала мать, что не успела задаться вопросом, почему мать не схватила ее за руку, бросившись бежать. Не позвала «идем, идем» и не побежала не прочь от Агнес, а вместе с ней. Агнес не додумалась представить возможности этой жизни для себя, потому что не додумалась и мать. Думала ли она вообще?

Мать шикнула на нее и притянула к себе на колени.

– Иди обратно, – шепнула она и изо всех сил по-хозяйски прижала Агнес к себе. – Я люблю тебя сильнее, чем ты в состоянии понять, – сказала она. – Ради тебя я готова на все. – И почти зарычала: – Ты моя, – предъявляя права на Агнес как на создание, неспособное существовать без нее.

Агнес закаменела, отдернула руки и ноги, съежилась, отползла под угол шкуры и свернулась. Агрессивных прелюдий материнской любви она не желала. А хотела, чтобы ей потерли спину, погладили по щеке. Пошептали, уткнувшись в шею. Ласково взяли за руку. Хотела, чтобы не пришлось задавать вопросы. Или теряться в догадках. Хотела признаний, которых не пришлось бы требовать. Яростную любовь матери она ненавидела. Потому что яростная любовь долгой не бывает. Яростная любовь прямо сейчас означает, что потом любви не будет – по крайней мере возникнет такое ощущение. Агнес хотела нежную мать, способную любить ее совершенно одинаково каждый день. Она думала: «Нежные матери не убегают».

Мать не стала пытаться вновь завладеть ею. Только поглядела на Агнес и закрыла свои блестящие звериные глаза.

Агнес возненавидела свои мысли, которые не позволят ей вновь уютно свернуться рядом с матерью. Не дадут бросаться к ней, не задумываясь, не тревожась и не возмущаясь. Не разрешат ей забыть те клубы пыли, в которых скрылась мать. Но без нее Агнес снова задрожала. Утратят ли материнские прихоти свое значение хоть когда-нибудь? Ее усыпили пар напрасно пропадающего материнского дыхания и настойчивый стук собственного сердца.

* * *

Утром Агнес проснулась в тени. Солнце от нее загораживали Близнецы, на лицах которых читалось недовольство. Матери нигде не было видно.

– Идем, – хором позвали Близнецы.

Агнес потянулась, выбираясь из постели, и молча последовала за ними.

– Мы кое-что решили, – начала Селеста, когда они отошли на край лагеря.

– Да, – подтвердила Патти. – Мы решили, что с твоей матерью выходит какая-то путаница.

– Ты говорила, что она умерла. Как же вышло, что она не умерла?

– Я думала, что умерла, – объяснила Агнес.

– Ты наврала?

– Нет! – воскликнула Агнес. – Я думала, что она правда умерла, – снова пробормотала она.

– Ну, а ты рада, что все-таки нет? – спросила Патти.

Агнес задумалась о ночном разговоре, о том, как она расслабилась в материнских объятиях, как единственное прикосновение способно утешить, а его отсутствие – вызвать боль. Как она мерзла, просыпаясь одна. И не могла припомнить, чтобы ощущала такую же пустоту, пока мать отсутствовала все это время. Агнес согревалась сама. А теперь словно острее всего ощутила отсутствие матери именно тогда, когда до нее можно было дотянуться.

Она пожала плечами.

– Наверное. Не знаю. – Она помолчала. Близнецы тоже молчали. – Ваши мамы вас когда-нибудь бросали? – спросила она.

Патти помотала головой, и Агнес ей поверила.

– Ни в жизнь, – ответила Селеста. – Но не потому, что она меня любит. Просто слишком боится расстаться со мной. И терпеть не может что-нибудь делать сама. Даже к яме с дерьмом не в состоянии сходить одна.

– Правда?

– Да. Днем приходится мне ходить с ней.

– А если тебя нет рядом?

– Может, находит еще кого-нибудь, но, если честно, по-моему, просто терпит. А по ночам… – Она умолкла. – Зря я разболталась.

– О чем?

– Она просто писает прямо возле своей постели.

– В спальном кругу?

– Ага. Будит меня, чтобы я покараулила, потом заворачивается в какую-нибудь шкуру и приседает. Смехота.

– Какая гадость, – заныла Патти.

– Ее еще никто не застукал?

– Один раз. Она уже заползла обратно в постель, как вдруг кто-то говорит: «Ай-яй, нехорошая Хэлен».

– И кто это был?

Селеста закатила глаза.

– Карл, кто же еще.

– Бе-е… – выдохнула Патти, подступая ближе к Селесте.

– А утром он что-нибудь сказал?

– Наверное. Мама точно трахнулась с ним, вот он и не стал возражать.

– Что?! – взвизгнули Агнес и Патти.

– Ну да, – подтвердила Селеста. – Они трахаются вовсю.

– С Карлом? – переспросила Агнес.

– Да Карл с кем только не трахается.

– С моей мамой – нет, – возразила Патти.

Селеста вскинула брови, переглянувшись с Агнес.

Некоторое время они шли молча.

На плечо Агнес легла рука, Селеста подстроилась к ее шагу и наклонилась к ней.

– У нее наверняка были свои причины, – сказала она и пожала плечами. – Ведь так?

Агнес повторила движение плечами.

– Наверняка.

Близнецы привели Агнес к недавно найденному месту, которое прозвали Пятачком, – с красивым видом и мягкой порослью травы, похожей на пушистое одеяло. Это место принадлежало Маделин, но Близнецы об этом не знали, и Агнес не стала им объяснять. Они бы только ужаснулись и перестали бы приходить сюда. А Агнес считала, что Маделин не повредит компания.