Только в машине, на коленях у Галена, среди набившихся влимузин стражей, я сообразила, что это не личный экипаж моей тетушки. Простообычный длинный лимузин. Даже просторней, чем Черная Карета, но далеко не такойжуткий.

Дверца захлопнулась, кто-то дважды шлепнул по крыше, и мыпоехали. Дойл прошелся у всех по ногам и заставил Галена подвинуться, чтобысесть рядом с нами, у второй дверцы. С ним никто не спорил. Рис и Китто уселисьнаискосок от нас, Баринтус – на откидном сиденье лицом к нам. Рядом с егосиденьем оставался довольно широкий проход для тех, кто захочет воспользоватьсяместами в следующем ряду – в глубине машины. Лимузин не просто так называютдлинным, он длинный и есть.

Шалфей и Никка устроились на еще двух откидных сиденьяхвозле прохода, чтобы было где разместить крылья. Поодаль по-турецки уселсяУсна. Он пытался выжать воду из пятнистых волос, на лице написано омерзение.Может, ко всей ситуации, а может, он просто не любил мокнуть.

До меня дошло, что штаны у Галена тоже мокрые, и трусики уменя уже пропитываются водой. Я вскочила на ноги и встала почти в полный рост –вот преимущество быть недоростком.

– Ты меня вымочил!

– Все здесь мокрые, кроме тебя и Баринтуса, –пробурчал Усна.

Гален поймал меня за руку, потрогал лицо – там, гдеподсыхала и уже липла к пальцам кровь.

– Твоя здесь тоже есть?

– Нет.

– Я видел кровь на плече у Холода уже после того, каквы вымокли, – сказал Баринтус. – Должно быть, свежую, раз она несмылась водой.

– Я тоже заметил. – Дойл наклонился вперед черезГалена, лицо в свете потолочной лампы блестело от воды. – Ты сильно ранен?

Холод качнул головой:

– Нет.

Я прикоснулась к темному пятну у него на левом плече:

– Сними пиджак.

Он отвел мою руку.

– Рана не серьезная.

– Я хочу сама убедиться.

Он посмотрел на меня потемневшими глазами, темнее, чем якогда-либо видела, как грозовые тучи. Он был зол, но вряд ли он злился на меня,скорее на все сразу.

– Пожалуйста, Холод...

Он сдернул пиджак слишком резко и поморщился от боли.Темными грозовыми глазами посмотрел на Дойла:

– Непростительно, что мы дали выстрелить этомусмертному.

Я забралась на сиденье Холода, чтобы разглядеть рану.

– Рубашка мешает.

Он ухватил рукав и оторвал его по шву.

– Если бы я выстрелил первым, полицейские моглизаявить, что он и не собирался стрелять.

– То есть ты нарочно дал ему выстрелить? – Холодне верил своим ушам.

Удивился не он один. Мне объяснение тоже показалосьстранным. Наверное, я слишком сильно сжала руку Холода, он зашипел сквозь зубы.Я пробормотала "Прости" и занялась раной. Пуля прошла навылет. Ранаказалась чистой, и кровотечение уже замедлилось, почти прекратилось.

– Пулями нас не убьешь, а Мерри ты надежно прикрыл. Ееон не достал бы.

– И ты дал ему подстрелить Холода, – заключила я.Вот теперь у меня кожа похолодела. Словно страх наконец меня догнал. Будтодожидался, пока я окажусь в относительной безопасности.

Дойл секунду подумал и кивнул:

– Да, я позволил ему один раз выстрелить прицельно.

– Пуля прошла навылет через мое плечо и засела в стене,Дойл! Если бы он взял чуть ниже, он бы ранил Мерри.

Дойл нахмурился:

– Теперь мне и самому мои соображения кажутсянеубедительными.

Баринтус наклонился и провел рукой вдоль тела Дойла.Выпрямившись, он потер пальцами, словно потрогал что-то неприятное.

– Чары безволия. Почти незаметные, но липнут к тебе какпаутина.

Дойл кивнул:

– Теперь чувствую.

Он прикрыл глаза на миг, и я ощутила вспышку магии – он сжегостатки чар. Медленно, неровно выдохнув, он открыл глаза.

– Мало кто может со мной такое сделать.

– Как там плечо Холода? – спросил Баринтус.

– Я не целитель, но рана кажется чистой.

– Целителя среди нас нет, – вздохнулБаринтус, – и этот недосмотр в другой раз может стоить кому-нибудь жизни.Я попрошу королеву приставить к тебе целителя.

Лимузин повернул за угол, и я едва не упала.

– Сядь, – сказал Гален. – Если боишьсяпромокнуть, сядь на колени Баринтусу.

– Неудачный совет, – возразил Баринтус с какой-тосовершенно новой для меня интонацией.

– Почему? – не понял Гален.

Баринтус развел полы кожаного плаща: в паху на егосветло-голубых брюках красовалось темное пятно.

– Не могу сказать, что я совершенно сух.

Настало неловкое молчание, но Гален всегда найдет чтосказать:

– Это то, что я думаю?

Баринтус запахнул плащ.

– Да.

– Что ты скажешь королеве? – спросил Дойл.

Я опустилась на колени между креслом Баринтуса иподлокотником сиденья, занятого Китто и Рисом.

– Королева ни в чем не сможет его обвинить.

– Королева может сделать все, что ейзаблагорассудится, – сказал Баринтус.

– Подожди, она ведь послала мне стражей какпотенциальных любовников, так?

Ко мне повернулись серьезные лица.

– Ну вот мы и занялись сексом. Слегка метафизическим,но разве не ее слова, что все, на кого среагирует кольцо, все, кого она ко мнепошлет, получают право на секс?

Напряжение ушло осязаемо, как вода, что капала с волос им налица. Волосы у всех липли к головам, даже кудри Риса и Галена. Чтобы распрямитькудри, воды нужно немало. Мокрые пятна на одежде виднелись у всех, кто носил нечерное. Сколько же воды выплеснулось с последней волной магии?

– Так я теперь один из твоих мужчин? – почтизабавляясь, спросил Баринтус.

– Если это спасет тебя от смертного приговора –конечно.

– Только по этой причине? – Он слишком серьезно наменя смотрел. Я отвела взгляд.

Я думала о Баринтусе как об отцовском друге, о советнике – оком-то вроде дядюшки. Кольцо признало его несколько месяцев назад, но дажетогда я не могла представить Баринтуса в роли любовника. И он на эту тему незаговаривал.

– Королева разгневается по-королевски, – заметилУсна. – Она с тобой неделями обсуждала, кого из стражей отправить кпринцессе, кого узнает кольцо.

Он бросил попытки просушить волосы и принялся расстегиватьпуговицы на рубашке, хотя, по логике, сперва ему следовало бы снять наплечнуюкобуру.