– Как это ты сумел не сказать ей, что кольцо тебяузнало?

– А откуда тебе известно, что я не впервые к немуприкоснулся?

Усна глянул на него саркастически:

– Ой, Баринтус... Королева послала тебя с другимистражами испытать кольцо еще в первый визит принцессы ко двору. Ты о результатепромолчал, и все решили, что кольцо тебя не признало. – Усна выпутался изплечевого ремня, бросив его болтаться на поясе, и отодрал от себя мокруюрубашку. Рыжие и черные пятна, как всем стало видно, шли у него и потелу. – Но сегодня кольцо тебя узнало без всяких сомнений.

– Я никому не лгал, – сказал Баринтус.

– Конечно, мы же никогда не лжем, – усмехнулсяУсна. – Зато недоговариваем столько, что честнее было бы просто соврать.

Он бросил рубашку на пол и взялся расстегивать ремень.

– Ты серьезно собираешься раздеться прямо здесь? –спросила я.

– Я мокрый насквозь, принцесса. Разденусь – высохнубыстрее. Одежда дольше сохнет, чем моя шкура.

– Кольцо и вправду сверкнуло для меня, когда Мередитвернулась ко двору, но я подумал, что буду полезней ей, если останусь еесоюзником при дворе. Как ни грустно, я до сих пор так думаю.

– Королева не оставит тебе выбора, – хмыкнулУсна. – Разве что предложит вместо постели принцессы посетить ЗалСмертности. Это всегда пожалуйста.

Я посмотрела на Баринтуса. Мне хотелось спросить, объявит лион свое истинное имя двору или хотя бы королеве. Но спросить, не упоминая одругих тайнах, я не могла. А это была его тайна, не моя.

Если он и разгадал мой взгляд, то не подал виду.

– Когда я коснулся кольца впервые, ничего подобногосегодняшнему не было. Совершенно ничего.

– Кольцо приобретает силу, – сказал Дойл.

– Возможно, сейчас дело не в нем, – заметил Рис.

Мы повернулись к нему.

Он распахнул насквозь мокрый плащ и достал чашу. Мы, знавшиео ее возвращении, были потрясены. Состояние Баринтуса, который ничего не знал, дажепотрясением не назовешь.

– Где ты ее взял? – сумел он наконец прошептать.

– Подобрал на подиуме, когда она покатилась. Ееприкрыло полой твоего плаща, и думаю, под объективы она не попала. КогдаБаринтус встал, я ее спрятал в руках, насколько смог.

– Мы же ее заперли в шкатулку с косметикой и завернулихорошенько! – воскликнула я.

Никка поднял шкатулку с пола:

– Я взял шкатулку с собой, как велел Дойл. Допресс-конференции ее нес кто-то другой, так что я не заметил, что она сталалегче.

– Как чаша выбралась из шкатулки?

Дойл махнул рукой, и Никка открыл ящичек. Черная шелковаянаволочка пустая лежала на дне. Я взяла ее, чтобы завернуть чашу и сноваположить в шкатулку, но Дойл вмешался:

– Нет-нет, Мерри. Не прикоснись одновременно к ней и ккому-нибудь из нас. Мы не сумеем сейчас выстроить круг силы. И не уверен к томуже, что он подействует внутри металлической машины и на ходу.

– Как думаешь, нам все удалось сдержать? – спросилРис.

– Не знаю, – ответил Дойл.

– Я не о том спрашивал, – сказал Баринтус. –Не о том, откуда вы вынули ее сейчас. Я спрашивал, где вы вообще ее раздобыли?

– Она мне приснилась, а когда я проснулась, она лежалау меня под боком.

– А я думал, это держат в тайне, – протянулШалфей.

– Баринтусу надо об этом знать, – возразилРис, – а кошки обожают хранить секреты.

– Принцесса и Мрак тоже так думают? – спросилШалфей.

Мы с Дойлом переглянулись и дружно кивнули:

– Да.

Усна тем временем успел освободиться от одежды. Он пополз кнам на четвереньках: кобура хлопала по голому плечу, а ножны с мечом он волок вруке, и все это ему странно шло. Правое плечо и половина руки выше локтя у негобыли черные, а спина, насколько я помнила, рыже-черная. Рыжее пятно красовалосьна правом бедре и еще одно – на левой икре.

Обращался он ко всем, но смотрел только на меня.

– Что приснилось, говорите? –Непринужденно-любопытный голос никак не соотносился с эмоциями во взгляде.

– Это, – показал Рис.

Когда до Усны дошло, что именно держит Рис, он вскочил наколени и длинно и замысловато выругался по-гэльски.

– Чаша, та самая чаша?!

– Видимо, да, – сказал Баринтус.

Усна оказался практически рядом со мной, когда встал наколени. Может, я слишком долго живу среди людей, но мне показалось странно, чтоон голый стоит так близко и не возбужден. В глубине души это меня даже задело.Ребячество? Наверное. Но мне до жути захотелось взять его в руку и заставитьвспомнить о себе. Наверное, я даже шевельнулась, потому что Баринтус тронулменя за плечо, не дав закончить движение.

– Тебе кажется, что ты должна до него дотронуться?

Я задумалась.

– Что-то в этом роде.

– Не нужно, пока чаша так близко. Как напомнил Дойл, мына дороге, в автомобиле. Той воды, что вылилась на пресс-конференции, хватилобы, чтобы затопить этот салон.

Я выпрямилась и села на пятки. Поза не очень удобная с этимикаблуками. Лаковая кожа гнется хуже, чем обычная.

– Ты прав, – сказала я и отползла подальше от Усныи от чаши. Остановилась, только наткнувшись на мокрые ноги Галена и собравшуюсяпод сиденьем лужу. В луже я и осталась. Белье, чулки и юбка у меня черные.Сидеть в воде не слишком приятно, но никто не заметит, что я промокла. Мнесейчас важнее было убраться подальше от чаши. Длинный лимузин или не длинный, асбежать в нем особенно некуда.

– А что случится, если принцесса до менядотронется? – поинтересовался Усна.

– Может быть, ничего, – ответил Баринтус, – аможет, многое.

Он повернулся к Дойлу:

– Чаша всегда поступала по собственному разумению. Этоне изменилось?

Дойл качнул головой:

– Напротив, еще усилилось.

– Помоги нам Консорт, – прошептал Баринтус.

Из интеркома донесся голос шофера:

– Мост перекрыт и везде полицейские мигалки.

Дойл нажал кнопку:

– Что там случилось?

Пауза, потом опять голос водителя:

– Река залила мост. Такой высокой воды я не видел снаводнения девяносто четвертого года. Странно, дождей-то не было.

В повисшем молчании мы смотрели друг на друга.

– Похоже, нам не удалось полностью сдержать выбросэнергии от возвращения Баринтусу божественности, – заключил Дойл.