Что-то в ее голосе – высоком, прерывающемся – поразилоБабкина, и он обернулся.

Когда Ковригин вынул ключ зажигания, Лена, смотревшая вокно, не отрываясь, резко спросила:

– Что мы здесь делаем?

– Ты сама просила привезти тебя к учительнице…

– Она живет в этом подъезде?

– Да.

– И на каком этаже?

– На пятом.

Василий не понимал, чем вызваны ее вопросы, и оттогорастерялся. Он был готов к чему угодно, кроме того, что она начнет выспрашиватьего об адресе.

– На пятом? – переспросила Лена, наконецобернувшись к нему, и он увидел, что лицо у нее непонимающее. – Как напятом? Подожди… Не может быть! В пятьдесят четвертой квартире?

Теперь настала его очередь изумляться.

– Да, там! Откуда ты…

– Ко-нец-кая? – отчетливо, по слогам выговорилаЛена. – Марта Конецкая?! Господи, но как… нет, это невозможно! Я жеразговаривала с ней! Я читала ее биографию! Там ни слова не было… Куда ты меняпривез?! Ты меня обманываешь!..

– Да тихо ты! – рассерженно рявкнул Ковригин, иона осеклась. – Понятия не имею, кто такая Конецкая! Мурашова ее фамилия,Валентина Мурашова!

Лицо женщины, вошедшей за ним следом в подъезд, показалосьБабкину знакомым. Он определенно видел ее раньше и даже помнил собственноеощущение – «смутно знакомое лицо»… Следом за женщиной образовался полный,рыхловатый тип лет сорока, небритый и лохматый. Он мазнул по Сергею взглядом идаже кивнул в знак приветствия, а его спутница, не посмотрев на Бабкина, почтипробежала мимо него к лифту и несколько раз нажала на кнопку, явно нервничая.

– Я не видела ее… – повторила она снова и прижаларуку ко лбу. – Как такое может быть?

Толстяк взял ее под локоть, бросив предостерегающий взглядна Сергея, но его спутница этого, похоже, и не заметила. Бабкину показалось,что рядом с ней можно было бы выстрелить из пистолета, и женщина бы даже неповернула головы. Искоса поглядывая в ожидании лифта на странную пару, он вдругвспомнил, что определенно встречал ее возле этого дома – тогда, когдавыслеживал Юлю Сахарову.

Двери лифта открылись, женщина вошла внутрь и, едвадождавшись, пока зайдут толстяк и Сергей, нажала на кнопку пятого этажа.

«Так… Это становится все интереснее», – подумал Бабкин,уже почти уверенный в том, что они направляются туда же, куда и он.

– Вы тоже в пятьдесят четвертую? – спросиллохматый, когда Сергей остановился возле квартиры Конецкой.

Женщина удивленно обернулась к нему и, кажется, толькотеперь осознала, что рядом с ней все это время был кто-то посторонний.

– Да. Не могли бы вы…

Не успел он договорить, как из квартиры раздался женскийкрик.

Переглянувшись, оба метнулись к черной двери, и Бабкинсперва позвонил, а потом заколошматил по ней что было силы.

– Откройте, милиция! – заорал он. –Открывайте!

Внутри прогремел выстрел, показавшийся им оглушительногромким. Три человека перед дверью замерли.

– Тва-й-ю мать! – выругался Бабкин. – Опоздали!

– Вася… – пролепетала женщина. – Господи,Вася, что там происходит?!

Сергей с новой силой обрушил на дверь удары кулака. Ковригиноценил вид двери и, поняв, что выбить ее не получится, быстро начал набиратьномер.

– Звони в милицию, – бросил Бабкин через плечо, ноувидел, что лохматый именно этим и занимается.

И тут изнутри повернули задвижку. Напрягшийся для прыжкаБабкин одним движением отодвинул женщину в сторону и ногой толкнул дверь.Ковригин заметил у него в руках пистолет и поразился тому, когда этот здоровякуспел его достать.

Двигался Сергей бесшумно и очень быстро. Оказавшись вквартире, он в первую секунду решил, что открывший им дверь спрятался, но затемувидел на полу ворочающуюся груду и присел, оглядывая коридор и не опускаяпистолета. Груда оказалась толстой пожилой женщиной с серым лицом, с котороготек пот. Она заваливалась на бок, пытаясь ухватиться рукой за стену, но пальцысползали вниз, и она снова дергала рукой, будто тонула.

– Там… – прошептала она, едва поведяподбородком, – она ее убьет. Помогите, пожалуйста…

Бабкин попытался помочь ей сесть, но стоило ему взять ее заплечо, как пальцы погрузились в липкое, горячее. «Вот же мать твою…» Онпочувствовал сзади дыхание и тихо приказал, не оборачиваясь:

– Вызови «Скорую», срочно. Скажи диспетчеру, что здесьогнестрельное. Помоги ей.

За его спиной раздался негромкий сдавленный вскрик, женщинасхватилась за его руку, опустилась на колени перед раненой.

– Валентина Захаровна… Кто?.. За что?

– Леночка… – прошептала старуха. – Ты? Уходиотсюда, милая! Уходи, уходи… Не нужно тебе здесь оставаться.

– Валентина Захаровна, не разговаривайте! – оченьтихо сказала женщина, и Бабкин, опасавшийся истерики, с удивлением услышал в ееголосе приказные нотки. – Сейчас приедет «Скорая», вам помогут. Подождите-ка…Вася, помоги мне!

Сергей выпрямился, обернулся к ее спутнику, у которого вруках невесть откуда оказалась белая тряпка, свернутая в жгут.

– Забирай свою бабу, и выметайтесь! – торопливопроговорил Бабкин, прислушиваясь к звукам в глубине квартиры. – Толькостаруху вытащите. Знаешь, кто стрелял?

– Понятия не имею, – вполголоса отозвалсятот. – Милиция разберется.

– Милиция – это, конечно, хорошо, – страдальческипоморщившись, пробормотал Бабкин. – Вот только когда она еще приедет, тамилиция!

– Э! Ты куда?! Спятил, что ли? Слышь, мужик!

Не обращая больше внимания на лохматого, Сергей двинулся всторону косого ромба света, падавшего из дальней двери. Не дойдя двух шагов донего, остановился и снова прислушался. Изнутри доносился доброжелательный женскийголос.

– …случайность. Если ты так думала, то ошиблась. Не то,что это имеет значение, но мне не хотелось бы, чтобы ты меня недооценивала.

Сергей поднял руку, негромко постучал и тут же отпрянул застену. Однако выстрела не последовало. После недолгого молчания ему ответилипочти весело:

– Да-да, войдите!

Он мог бы ручаться, что ответившая и в самом делеразвлекается от души. Особого выбора не было, и Сергей, толкнув дверь, медленновошел в ярко освещенную комнату, надеясь, что его не пристрелят сразу же, какувидят оружие.

– Ой, – удивленно сказала Юля Сахарова, стоявшая устены с пистолетом в руке. – Это же наша фея!

Обежав комнату взглядом, Бабкин оценил обстановку.

На стуле возле окна сидела старуха с окаменевшим лицом, а вдвух шагах от нее на полу скорчилась девушка, у которой уродливо оттопыриваласьвспухшая разбитая губа, а ободранная скула сочилась кровью.