Дуло пистолета было направлено на девчонку с разбитой губой,и та зажмурилась совершенно по-детски, правильно оценив, что означают эти слова.

В ту же секунду рыхлый тип взмахнул рукой, страннодернувшись при этом, – Бабкину даже показалось, что в него выстрелили изпистолета с глушителем и сейчас он упадет замертво. В комнате раздался свист,что-то пронеслось наискось от его поднятой руки к Юле Сахаровой, и сераясвернутая змея с бряцаньем ударила ее в висок.

Выстрела, которого ожидал Бабкин, не последовало. Вместоэтого пистолет упал на пол, глаза Сахаровой закатились так, что стала виднабелая сторона глазного яблока, и она повалилась в сторону старухи, ударившисьголовой о ножку стула.

Железные четки дробно простучали по полу.

Позже Бабкин вспоминал, что больше всего его тогда поразилне парень, рванувшийся к своему странному оружию, а затем с невероятнойловкостью скрутивший им кисти лежащей без сознания Сахаровой, а Конецкая. Невставая со стула, она обернулась к девчонке, так и сидящей на полу с открытымот изумления ртом, и сказала:

– Голубушка, не строй из себя ворону без сыра. Помогиджентльменам, но сначала одерни юбку – на тебе сегодня не то белье, котороестоит демонстрировать мужчинам.

Лена собирала вещи, которых оказалось на удивление мало.Странно – она столько лет прожила в этой квартире, но большинство вещейпринадлежало ее матери, обжившей это пространство, подогнавшей его под себя.«Как и меня, – подумала Лена Дубровина. – Как и меня».

Две сумки стояли у дверей, и она уже собиралась выходить,когда раздался звук вставляемого ключа.

– Лена?!

Ольга Сергеевна уставилась на сумки.

– Что происходит? Ты куда?

Лена аккуратно обошла ее, положила на сумку сверху теплыйсвитер, подаренный бабушкой.

– Я уезжаю, – сказала она.

– Куда?

Она нашла в себе силы выпрямиться и посмотреть матери вглаза.

– От тебя, мам. Подальше от тебя.

Ольга Сергеевна изменилась в лице.

– Я не понимаю… – начала она, – почему…

– Потому что я больше не хочу быть твоеймарионеткой, – сглотнув, сказала Лена. Каждое слово давалось ей с трудом,его приходилось выталкивать из губ, которые не хотели слушаться, а норовилирасползтись и искривиться в рыданиях. – Я тебя очень люблю, но ты большене будешь мною управлять. Я знаю, что это ты виновата в том, что случилось сНиколаем Евсеевичем и с Валентиной Захаровной. И той девушкой с восьмого этажа.Кого ты наняла, чтобы ее сбили?

Ольга Сергеевна отшатнулась от нее, выставила руку впредостерегающем жесте, но теперь слова давались Лене легче, чем раньше, и онапродолжала, удивляясь тому, что слез совсем нет:

– А еще ты меня обманула. Я встретилась с ИннойАркадьевной – мы поговорили, и она призналась, что это ты попросила ее сказать,будто ребенок той женщины из ее подъезда, с которой Вася раньшевстречался, – его. А это неправда. Это не его ребенок. Я всегда верилатебе больше, чем ему, и в тот раз поверила тоже.

– Леночка, он тебя ужасно обманул! – ахнула ОльгаСергеевна.

Лена начала смеяться. Ужасно обманул. Ужасно.

– Нет, мам, – выговорила она, содрогаясь отсмеха, – это ты меня ужасно обманула. Я с тобой стала жить страшнойжизнью. Страшной, правда. Мне даже жить расхотелось. Ты у меня отняла самоеглавное – мою работу, потому что решила, что чем больше я пишу, тем независимееот тебя становлюсь. Это и в самом деле было так, и ты этого не вынесла.

– Да ты бездарность! – вдруг взвизгнула ОльгаСергеевна. – Я тебя поддерживала, как могла! Свинья неблагодарная! Как тысмеешь меня обвинять, если я все делала только для тебя?!

Лена утерла слезы, выступившие от истерического смеха,покачала головой:

– Извини, на меня это больше не действует. Пожалуйста,позволь мне забрать вещи.

Мать прижала руки к губам, лицо ее искривилось, и оназаплакала. Крупные капли текли по щекам, скатывались в вырез белой кружевнойблузки – казалось, она тает, истекая слезами.

– Девочка моя… – прорыдала Ольга Сергеевна. –Не оставляй меня одну! Я же все, все ради тебя, клянусь! Лишь бы тебе былохорошо! От Вадима твоего ничтожного тебя отвадила, потому что ты бы с ним быланесчастна… Сволочь жирную, вруна похабного прогнала… А-а-а! Как же ты непонимаешь, Лена! Что же ты родной матери не веришь!

Лена в ужасе отступила от нее.

– Ты… ты… Господи, да ты чудовище!

– Любая мать ради своего ребенка становится чудовищем!

– Замолчи! Ты не ради меня им стала, а ради себя! Тыхотела, чтобы я никуда от тебя не делась, чтобы у меня своей жизни не было –никакой: ни выдуманной, ни настоящей! Я из-за тебя перестала писать!

Она задохнулась, закашлялась.

– Не пущу! – надсадно выкрикнула Ольга Сергеевна,перестав рыдать. – Никуда не пущу! Вот! Вот! – Она схватила сумку,перевернула и потрясла: вещи, второпях сложенные Леной, посыпались напол. – Никуда не поедешь! – Вторая сумка разделила судьбупервой. – Запомни, ты ни на что не способна! Ты без меня не справишься,пропадешь, а потом умолять будешь, чтобы мама тебе помогла, вытащила тебя избеды.

Слова полились из нее потоком, как прежде слезы, и Ленаулавливала что-то о своей бездарности, о лгущих мужчинах, о том, что никто непоможет, что всем наплевать… В конце концов в ней словно что-то переключилось,и она поняла, что зря стоит здесь, слушая вопли женщины, трясущей ее свитером.Зажав в руке сумочку с документами и деньгами, Лена прошла мимо матери поразбросанным вещам, стараясь не наступить на них. Ольга Сергеевна замолчала,но, когда дочь вышла из квартиры, вслед ей полетела пустая сумка, едва неударив ее по голове.

– И не возвращайся больше, ясно?! – крикнули ейвслед. – Ты здесь никому не нужна!

– Нам выражается благодарность!

Сдерживая смех, Сергей обернулся к Макару и Маше. Илюшиноторвался от монитора, где была развернута статья об аресте Олега Тогоева, ивопросительно поднял брови:

– Старая леди в изысканных выражениях поблагодарилатебя за то, что ты вызвался быть дополнительной мишенью?

– Почти. Вообще-то она сказала, что благодаря моейтупости она чуть не лишилась домработницы и, хотя уже стала думать, что это былне худший способ избавиться от криворукой неумехи, все-таки надеется, что вдругой раз мне не потребуется так много времени, чтобы предупредить кого-нибудьо готовящемся покушении. Фух!

– И она уложила все это в одну фразу? – восхищенноспросила Маша.

– Она уложила даже больше, но я сумел воспроизвеститолько это. Поскольку под конец мне сказали, что прощают за промедление, ярешил расценить слова Марты Рудольфовны как благодарность. Макар, чтоинтересного ты вычитал?