— Ты моего сына дылдой не обзывай! — завизжала миссис Дулин.— Мало того, что этот трус его чуть не до смерти избил? Да я…

— Заткнись, — сказала мама Бобби. Она заговорила в первыйраз после того, как спросила у полицейского Реймера, в чем дело, и голос у неебыл смертоносно спокоен. — Пусть он ответит.

— Он все еще злится на меня с зимы, вот почему, — ответилБобби Реймеру. — Он и еще несколько больших ребят из Сент-Габа гнались за мнойвниз с холма. Гарри поскользнулся на льду, хлопнулся, весь вымок. Он сказал,что достанет меня. Думаю, он решил, что теперь у него получится.

— Врешь ты все! — заорал Гарри. — За тобой вовсе не ягнался, а Билли Донахью! Это не…

Он умолк и огляделся. Он сморозил что-то лишнее — судя полицу, до него начало доходить, что он дал какого-то маху.

— Это не я, — сказал Бобби. Он говорил негромко, глядя вглаза Реймеру. — Да если бы я попробовал вздуть такого, как он, от меня мокроеместо осталось бы.

— Лжецам прямая дорога в ад, — закричала Мэри Дулин.

— Где ты был сегодня около половины четвертого, Бобби? —спросил Реймер. — Можешь ответить?

— Здесь, — сказал Бобби.

— Миссис Гарфилд?

— Да, — ответила она хладнокровно. — Здесь со мной весьдень. Я мыла пол в кухне, а Бобби чистил раковину. Мы скоро переезжаем, так яхочу, чтобы тут был порядок, когда мы уедем. Бобби, конечно, ныл — как всемальчишки, — но все сделал. А потом мы пили чай со льдом.

— Лгунья! — закричала Мэри Дулин, но Гарри только ошарашеннопялил глаза. — Лгунья бесстыжая! — Она ринулась вперед, протягивая рукипримерно в направлении Лиз Гарфилд. И снова полицейский Реймер, не глядя,оттолкнул ее назад.

— Вы мне, как под присягой, говорите, что он был с вами? —спросил полицейский Реймер у Лиз.

— Как под присягой.

— Бобби, ты его не трогал? Даешь честное слово?

— Честное слово.

— Честное слово, как перед Богом?

— Честное слово. Как перед Богом.

— Я тебя достану, Гарфилд, — сказал Гарри. — Откручу твойкрасный…

Реймер повернулся так внезапно, что Гарри, если бы мать неухватила его за локоть, слетел бы с крыльца, набив синяки поверх старых и нановых местах.

— Заткни свою дурацкую пасть, — сказал Реймер, а когдамиссис Дулин начала что-то говорить, Реймер ткнул ее пальцем. — И ты заткнисвою, Мэри Дулин. Если уж тебе приспичило обвинить кого-то в телесныхповреждениях, так лучше начала бы со своего чертова мужа. Свидетелей большенабралось бы.

Она уставилась на него, разинув рот, вне себя от ярости истыда.

Реймер уронил руку с вытянутым пальцем, будто она налиласьвдруг тяжестью. Он отвел взгляд от Гарри с Мэри на крыльце и устремил его наЛиз с Бобби в вестибюле. Потом он попятился ото всех четырех, снял форменнуюфуражку, почесал вспотевшую голову и надел на нее фуражку.

— Неладно что-то в Датском королевстве, — сказал он наконец.— Кто-то тут врет наперегонки с лошадью.

— Он… Ты… — хором сказали Гарри и Бобби, но полицейскийДжордж Реймер не желал слушать ни того ни другого.

— Заткнитесь! — взревел он так, что старенькие муж с женой,прогуливавшиеся по противоположному тротуару, остановились и оглянулись. —Объявляю дело закрытым. Но если что-нибудь такое начнется между вами, — онткнул пальцем в мальчиков, — или между вами, — он ткнул в их матерей, — кому-топридется плохо. Как говорят, имеющий уши, да слышит. Гарри, ты пожмешь рукуРоберту-младшему и скажешь, что все в порядке? Поступишь, как достойномужчины?.. А! Я так и думал. Печальное место, наш чертов мир. Идемте, Дулины, явас провожу.

Бобби смотрел, как эти трое спускались с крыльца: Гарри такусердно преувеличивал свою хромоту, что она смахивала на развалку бывалогоморяка. На дорожке миссис Дулин внезапно дала ему по шее.

— Не притворяйся, говнюк! — сказала она, и Гарри зашагалровнее, но все равно давал крена на левый борт. Бобби показалось, что этахромота надолго. Конечно, надолго. Последний удар битой вроде попал в самуюточку.

Когда они вернулись в квартиру, Лиз сказала все с тем жехладнокровием:

— Он был одним из мальчишек, которые били Кэрол?

— Да.

— Сумеешь не попасться ему, пока мы не переедем?

— Наверное…

— Вот и хорошо, — сказала она и вдруг поцеловала его.Целовала она его очень-очень редко. И было это замечательно.

***

Меньше чем за неделю до их отъезда — квартиру уже заполняликартонные коробки, и она приобрела странный голый вид — Бобби в парке нагналаКэрол Гербер. Против обыкновения она шла одна. Он много раз видел ее сподружками, но это было не то. Совсем не то. И вот она совсем одна. Но толькокогда она оглянулась через плечо и он увидел страх в ее глазах, ему сталопонятно, что все это время она его избегала.

— Бобби, — сказала она. — Как ты?

— Не знаю, — ответил он. — Наверное, нормально. Я тебя давноне видел.

— Ты же не заходил ко мне домой.

— Да, — сказал он. — Да, я… — А дальше что? Что он можетдобавить? — Я был очень занят, — сказал он неловко.

— А! Угу. — Он бы стерпел, если бы она его отшила. Ностерпеть то, как она прятала свой страх, он не смог. Она его боится. Будто онзлая собака, которая может ее укусить. Бобби вдруг представилось, как он падаетна четвереньки и начинает:

«руф-руф-руф!»

— Я уезжаю.

— Салл мне говорил. А вот куда, он не знал. Вроде бы выраздружились.

— Да, — сказал Бобби. — Есть немножко. — Он сунул руку вкарман и вытащил сложенный листок из школьной тетради. Кэрол неувереннопосмотрела на листок, протянула руку и тут же ее опустила.

— Это всего только мой адрес, — сказал он. — Мы едем вМассачусетс, в какой-то Дэнверс.

Бобби опять протянул листок, но она снова его не взяла, иему захотелось заплакать. Он вспомнил, как они сидели на самом верху КолесаОбозрения — будто на крыше всего озаренного солнцем мира. Он вспомнилполотенце, развернувшееся, будто крылья, танцующие ступни с маленькиминакрашенными ногтями и запах духов. “Она пляшет “ча-ча-ча”, — пел в соседнейкомнате Фредди Кеннон, и это была Кэрол, это была Кэрол, это была Кэрол.