Стебельков жил совершенным особняком, и жил зажиточно:квартира из четырех прекрасных комнат, хорошая мебель, мужская и женскаяприслуга и какая-то экономка, довольно, впрочем, пожилая. Я вошел в гневе.

— Послушайте, батюшка, — начал я еще из дверей, — чтозначит, во-первых, эта записка? Я не допускаю переписки между мною и вами. Ипочему вы не объявили то, что вам надо, давеча прямо у князя: я был к вашимуслугам.

— А вы зачем давеча тоже молчали и не спросили? — раздвинулон рот в самодовольнейшую улыбку.

— Потому что не я к вам имею надобность, а вы ко мне имеетенадобность, — крикнул я, вдруг разгорячившись.

— А зачем же вы ко мне прибыли, коли так? — чуть неподскочил он на месте от удовольствия. Я мигом повернулся и хотел было выйти,но он ухватил меня за плечо.

— Нет, нет, я шутил. Дело важное; сами увидите.

Я сел. Признаюсь, мне было любопытно. Мы уселись у краябольшого письменного стола, один против другого. Он хитро улыбнулся и поднялбыло палец.

— Пожалуйста, без ваших хитростей и без пальцев, и главное —без всяких аллегорий, а прямо к делу, не то я сейчас уйду! — крикнул я опять вгневе.

— Вы… горды! — произнес он с каким-то глупым укором,качнувшись ко мне в креслах и подняв кверху все свои морщины на лбу своем.

— Так и надо с вами!

— Вы… у князя брали сегодня деньги, триста рублей; у меняесть деньги. Мои деньги лучше.

— Откуда вы знаете, что я брал? — ужасно удивился я. —Неужто ж он про это вам сам сказал?

— Он мне сказал; не беспокойтесь, так, мимо речи, к словувышло, к одному только слову, не нарочно. Он мне сказал. А можно было у него небрать. Так или не так?

— Но вы, я слышал, дерете проценты невыносимые.

— У меня Mont de piété, a я не деру. Я дляприятелей только держу, а другим не даю. Для других Mont depiété…

— Этот Mont de piété был самая обыкновеннаяссуда денег под залоги, на чье-то имя, в другой квартире, и процветавшее.

— А приятелям я большие суммы даю.

— Что ж, князь вам разве такой приятель?

— При-я-тель; но… он задает турусы.[52] А он не смеет задаватьтурусы.

— Что ж, он так у вас в руках? Много должен?

— Он… много должен.

— Он вам заплатит; у него наследство…

— Это — не его наследство; он деньги должен и еще другоедолжен. Мало наследства. Я вам дам без процентов.

— Тоже как «приятелю»? Чем же это я заслужил? — засмеялся я.

— Вы заслужите. — Он опять рванулся ко мне всем корпусом иподнял было палец.

— Стебельков! без пальцев, иначе уйду.

— Слушайте… он может жениться на Анне Андреевне! — И онадски прищурил свой левый глаз.

— Послушайте, Стебельков, разговор принимает до тогоскандальный характер… Как вы смеете упоминать имя Анны Андреевны?

— Не сердитесь.

— Я только скрепя сердце слушаю, потому что ясно вижукакую-то тут проделку и хочу узнать… Но я могу не выдержать, Стебельков!

— Не сердитесь, не гордитесь. Немножко не гордитесь ивыслушайте; а потом опять гордитесь. Про Анну Андреевну ведь знаете? Про то,что князь может жениться… ведь знаете?

— Об этой идее я, конечно, слышал, и знаю все; но я никогдане говорил с князем об этой идее. Я знаю только, что эта идея родилась в уместарого князя Сокольского, который и теперь болен; но я никогда ничего неговорил и в том не участвовал. Объявляя вам об этом единственно для объяснения,позволю вас спросить, во-первых: для чего вы-то со мной об этом заговорили? Аво-вторых, неужели князь с вами о таких вещах говорит?

— Не он со мной говорит; он не хочет со мной говорить, а я сним говорю, а он не хочет слушать. Давеча кричал.

— Еще бы! Я одобряю его.

— Старичок, князь Сокольский, за Анной Андреевной многодаст; она угодила. Тогда жених князь Сокольский мне все деньги отдаст. Инеденежный долг тоже отдаст. Наверно отдаст! А теперь ему нечем отдать.

— Я-то, я-то зачем вам нужен?

— Для главного вопроса: вы знакомы; вы везде там знакомы. Выможете все узнать.

— Ах, черт… что узнать?

— Хочет ли князь, хочет ли Анна Андреевна, хочет ли старыйкнязь. Узнать наверно.

— И вы смеете мне предлагать быть вашим шпионом, и это — заденьги! — вскочил я в негодовании.

— Не гордитесь, не гордитесь. Еще только немножко негордитесь, минут пять всего. — Он опять посадил меня. Он видимо не боялся моихжестов и возгласов; но я решился дослушать.

— Мне нужно скоро узнать, скоро узнать, потому… потому,может, скоро будет и поздно. Видели, как давеча он пилюлю съел, когда офицерпро барона с Ахмаковой заговорил?

Я решительно унижался, что слушал долее, но любопытство моебыло непобедимо завлечено.

— Слушайте, вы… негодный вы человек! — сказал я решительно.— Если я здесь сижу и слушаю и допускаю говорить о таких лицах… и даже самотвечаю, то вовсе не потому, что допускаю вам это право. Я просто вижу какую-топодлость… И, во-первых, какие надежды может иметь князь на Катерину Николаевну?

— Никаких, но он бесится.

— Это неправда!

— Бесится. Теперь, стало быть, Ахмакова — пас. Он тут плиэ[53]проиграл. Теперь у него одна Анна Андреевна. Я вам две тысячи дам… безпроцентов и без векселя.

Выговорив это, он решительно и важно откинулся на спинкустула и выпучил на меня глаза. Я тоже глядел во все глаза.

— На вас платье с Большой Миллионной; надо денег, надоденьги; у меня деньги лучше, чем у него. Я больше, чем две тысячи, дам…

— Да за что? За что, черт возьми?

Я топнул ногой. Он нагнулся ко мне и проговорилвыразительно:

— За то, чтоб вы не мешали.

— Да я и без того не касаюсь, — крикнул я.

— Я знаю, что вы молчите; это хорошо.

— Я не нуждаюсь в вашем одобрении. Я очень желаю этого сам смоей стороны, но считаю это не моим делом, и что мне это даже неприлично.