обновления. Однако формулировки, которые избрал в своем выступлении министр-президент Цислейтании, были не особенно удачными. Тем не менее федерация освободила народы, сохраняя, правда, надежду на то, что они снова объединятся в единую государственную общность.

На это чехи откликнулись митингом, во время которого, в частности, прозвучали такие слова: «На все сегодняшние потуги конституционной реформы у нашего молчаливого и задавленного народа нет иного ответа, кроме холодного, но решительного вето, поскольку он знает, что все эти попытки вызваны не чем иным, как результатом растущей нужды, растерянности и распада». К сожалению, это высказывание являлось чистой правдой.

Осознали свое «право на самоопределение» и австрийские немцы. При этом показательным было то, что социал-демократы, которые раньше яростно выступали против немецкой национальной политики, теперь ее возглавили. 4 октября они провели митинг с требованием объединения в немецком австрийском государстве всех немцев, проживавших на территории Австро-Венгрии. Тогда же Отто Бауэр в «Рабочей газете» начал публикацию серии статей, в которых решительно выступал за присоединение к Германии, утверждая, что социалистический идеал в обеих частях государства можно наиболее быстро осуществить путем объединения пролетариата Германской империи с австрийским. К социалистической резолюции присоединились немецкие националисты и христианские социалисты. Однако при этом политики всех без исключения немецких партий мысль о единстве народов Габсбургской монархии не отбрасывали.

12 октября император Карл I принял разномастную делегацию австрийских депутатов и членов палаты господ, среди которых был и Станек (тот самый Станек, который несколькими днями ранее чествовал чешских легионеров как героев), а также лидеры национальных активистов Тусар и Корошец. При этом, как мне говорили, впечатление монарха от бесед с народными представителями было удручающим. И вообще данный прием ознаменовал собой последний великий день в жизни курортного города Баден.

17 октября вышел императорский Манифест, над которым соответствующие специалисты трудились целую неделю. Однако его первоначальный текст все равно был значительно лучше. Этот документ в первоначальном варианте, главным автором которого слыл начальник одного из отделов управления тыла армейского Главного командования барон фон Эйххоф, прямо обозначал, что Австрия (то есть Цислейтания) распадется на следующие государственные образования: германоговорящая Австрия с немецкими Судетами, Чехия, Украина, Южная Славия (или территория, отделяющаяся по такому же принципу, что и Австрия, то есть без Хорватии и Боснии), а также Буковина и свободный имперский порт Триест как самостоятельные административные единицы. Причем считалось, что все вышеперечисленные страны объединятся затем в федеративное государство Австрия. Западную же и Центральную Галиции, поскольку они были населены поляками, планировалось объединить с «независимым польским государством».

Тем не менее данный весьма подробный проект увидел свет 17 октября, когда тучи над Австро-Венгрией уже сгустились, в очень обобщенном виде. В нем говорилось только следующее: «Я полон решимости осуществить этот шаг (демонтаж империи) при свободном участии моих народов и в духе тех принципов, которые союзные монархи утвердили в своем мирном предложении. В соответствии с волей своих народов Австрия должна стать федеративным государством, в котором каждое племя на своей территории расселения образует свою собственную государственную общность. Это никоим образом не препятствует объединению польских территорий Австрии с независимым польским государством. Городу Триесту и его территориям, в соответствии с пожеланиями населения, отводится особое положение». Кроме того, в манифесте подчеркивалось, что грядущие изменения «никоим образом не повлияют на целостность венгерской короны».

Насколько мне было известно, перед изданием манифеста у высшего армейского командования спросили о его мнении относительно данного документа. При этом фон Штрауссенбург явно был от него не в восторге, и прежде всего по двум причинам. Во-первых, он считал, что манифест южных славян никоим образом не удовлетворит, а во-вторых, что после его обнародования польские полки по праву могут задаться вопросом, для чего они продолжают воевать в составе австро-венгерской армии.

Позднее, как, впрочем, и сегодня, вышеупомянутый манифест многими воспринимается как реальная причина распада монархии. Причем самым неприятным является то, что наряду с его позитивным содержанием он о многом умалчивал. Ведь и южные славяне, и входившие в состав Венгрии национальности, особенно румыны, должны были сказать себе, что больше от монархии им ожидать нечего. К тому же уважение понятия «венгерской целостности» и государственно-правовой идеологии мадьяров у венгерского населения оставалось настолько сильным, что даже в то время оно могло успешно противостоять любому повороту событий. Поэтому отделение Венгрии, по моему мнению, явилось самой серьезной ошибкой и только усугубило и без того проигрышное положение.

Кинжал, который должен был поразить сердце Дунайской империи, Вильсон уже занес. Поздно вечером 19 октября на Бальхаусплац получили ответ Лансинга австровенгерскому правительству на предложение от 5 октября. И этот ответ для любого, кто мог прочесть его с трезвой головой, являлся сокрушительным, поскольку по всей форме вырезал из дергающегося, обескровленного тела империи Габсбургов два новых «присоединившихся» к Антанте государства – Чехословакию и Югославию. При этом Лансинг напоминал, что Северная Америка признает состояние войны между Чехословакией и Германией, а также Австро-Венгрией, как и то, что Чехословацкий национальный совет (председатель – Томаш Масарик, генеральный секретарь – Эдвард Бенеш) является воюющим правительством, которое авторитетно руководит военными и политическими делами чехов и словаков. Кроме того, Лансинг подчеркивал, что Америка в полной мере намерена отстаивать справедливость национальных устремлений югославов к своей свободе и что «автономии» австрийских народов уже недостаточно.

Чувствовалось, что Масарик, Бенеш и югославский националист Трамбич проделали в Париже и Вашингтоне большую работу.

Ответ Вильсона поверг официальную Австрию в состояние полной беспомощности, а Венгрию – такого национального пароксизма, который в истории народов встретишь не часто.

Еще со времен венгерского короля «великого» Андраша мадьярскую политику характеризовало непреложное убеждение в том, что любое преобразование Австрии в федерацию само по себе приведет к возврату Венгрии к личной унии. На этой почве даже тогда очень быстро объединились все партии венгерского парламента. И это относилось в первую очередь к недавнему красноречивому стороннику «партии 67» Тисе, трубившему на весь мир о данной унии. За ним по пятам следовал Векерле. В общем, все, что в те дни происходило в Венгрии, иначе как к последствиям военного психоза я отнести не мог.

Когда Венгрия начала отделяться от Австрии и обретать свою независимость, все мадьяры, от премьер-министра до самого простого крестьянина, стали вести себя настолько нелепо, как будто они вернулись во времена старого Венгерского королевства и с ним ничего не случилось. Создавалось впечатление, что венгры возомнили, что армии противника будут как привязанные стоять только за красно-бело-зелеными пограничными столбами, а государственные деятели противника ничего не смогут предпринять против «тысячелетнего рейха» короны Святого Стефана. Мадьярами не воспринималась даже предложенная Вильсоном национальная