Она хотела тогда выбежать из дома, но мать успела ееперехватить. Если она не выйдет замуж за этого парня, сказала Лоррейн Чалмерссвоим спокойным, уверенным тоном, который еще с детства выводил Полли из себя,тогда им придется отослать ее к тете Сэйре в Миннесоту. Она сможет оставаться вСейн Клауд до тех пор, пока не родится ребенок, а потом отдать его в приют иликому-нибудь на усыновление.

– Я знаю, почему вы хотите меня выпроводить, – сказалаПолли. – Все из-за знаменитой тети Эвелин. Боитесь, что она узнает о моем грехеи лишит наследства. Все дело в деньгах. Вам наплевать на меня. Вам до меня какдо лам…

Спокойный тон Лоррейн Чалмерс всегда скрывал бешеный нрав.Последнюю дощечку моста между собой и дочерью она сломала, влепив Поллипощечину.

И Полли сбежала. Это было очень давно – в июле 1970 года.Бежала она долго и остановилась только, прибыв в Денвер, где и оставалась,устроившись на работу, пока не родила в бесплатной благотворительной больнице,которую пациенты называли Штопкой. Она собиралась отдать ребенка в приемник, ночто-то – может быть особое чувство, возникшее, когда нянечка принесла ребенкадля кормления и вложила ей в руки теплый сверток – заставило ее передумать.

Мальчика она назвала Келтоном, в честь дедушки по отцовскойлинии.

Собственное решение оставить ребенка напугало Полли, потомучто она всегда считала себя практичной, разумной девушкой, но ничто из того,что произошло в последнее время к этому образу не подходило. Во-первых, этапрактичная разумная девушка забеременела, не надев предварительно на палецобручального кольца, что практичным и разумным никак не свойственно. Затем этапрактичная и разумная убежала из дома и родила ребенка в городе, в которомникогда прежде не бывала и ничего о нем не знала. И в довершение всегопрактичная и разумная решила оставить ребенка и понести его с собой в будущее,которого сама не знала-не ведала.

Но по крайней мере она решилась на этот шаг не из чувствапротеста или неповиновения, в этом ее никто не мог обвинить. Она к собственномуудивлению обнаружила в себе любовь, простую, сильную, чистую.

И Полли двинулась дальше. Нет, они двинулись дальше. Онасменила несколько мест прислуги и закончила эту цепь в Сан-Франциско, куда, каквыяснилось, подсознательно стремилась. Там в начале лета 1971 года оказалосьнечто вроде общего сбора хиппи, безумный карнавал бездомных, наркоманов,голубых и всяческих музыкальных ансамблей под экзотическими названиями типаМоби Грейп и Лифт На Тринадцатом Этаже.

Судя по песенке Скотта Мак-Кензи о Сан-Франциско, популярнойв те годы, лето обещало оказаться увлекательным. Дом, в котором поселиласьПолли с Келтоном, был переполнен всяким сбродом, носившим на шее плакаты спризывами к миру во всем мире и таскавшим, по всей вероятности, финки заголенищами тяжеленных и грязнющих мотоциклетных сапог. Наиболее частыми гостямив этом вертепе были репортеры и полицейские. Целая куча полицейских. Но надними смеялись, издевались и не ставили ни в грош.

Полли подала заявление на пособие, но выяснила, что слишкоммало времени живет в Калифорнии, чтобы рассчитывать на таковое – онапредполагала, что теперь многое изменилось, но оказалось, что в 1971 годуматери-одиночке жить в Сан-Франциско так же нелегко, как в любом другом месте.Тогда она подала заявку в Отдел Социальной Поддержки детейиждивенцев и ждала –надеялась на ответ. Келтон от недоедания не страдал, но сама Полли жилавпроголодь и всегда в страхе, худая – кожа да кости -~ молодая женщина, которуюедва ли узнал бы кто-нибудь из старых знакомых.

Воспоминания, связанные с этими тремя годами жизни наЗападном побережье, воспоминания, отложенные в самую глубину сознания, словностарая одежда в кладовку, воспоминания, похожие на уродливые нереальные ночныекошмары.

Может быть, страх перед возвращением в былое, пробуждениемэтих кошмаров и не позволял Полли откровенно рассказать все Алану? Может быть,она желала оставить их там, где они есть, в темноте? Она была не единственной,кто расплачивался этими кошмарами за непримиримость, упрямое нежеланиеобратиться за помощью, за жестокое лицемерие того времени, провозглашавшегосвободу любви, одновременно выгоняя женщину с незаконнорожденным ребенком изжизни в обществе. Келтон тоже оказался на задворках. Келтон был залогом судьбыего матери, когда она, упрямо стиснув зубы, брела своим убогим жизненным путем.

Хуже всего было то, что положение Полли медленно, но верновыравнивалось. Весной 1972 года она наконец получила социальное пособие, первыйчек на денежную сумму и обещание такой же в следующем месяце. И она уженачинала задумываться над тем, чтобы переселиться в более приличное место…тогда произошел пожар.

Звонок прозвенел, когда Полли, погруженная в размышления,находилась на работе, в закусочной. Норвилль, повар, неоднократно пытавшийся вте времена залезть к ней в трусики, несколько раз окликнул ее, держа в рукахтрубку. Он все повторял:

– Полли, полиция. Они хотят с тобой поговорить. Полли – этозвонят из полиции. Тебя спрашивают.

Они и в самом деле хотели с ней поговорить, так как вытащилитела женщины и ребенка из задымленной квартиры на третьем этаже жилого дома.Оба обгорели до неузнаваемости. Что это за ребенок они знали, знали бы и ктоженщина, если бы Полли в это время не находилась на работе.

Три месяца после смерти Келтона Полли продолжала ходить наработу.

Одиночество, охватившее ее, было настолько мучительным, чтоона постоянно находилась в полубезумном состоянии; настолько глубоким ивсеобъемлющим, что она едва ли понимала до конца, как тяжело страдает. Наконец,она написала письмо отцу с матерью, сообщив, что находится в Сан-Франциско,родила ребенка и что ребенка с ней нет. Даже под угрозой расстрела она несообщила бы большего. Возвращение домой не входило в ее планы, в сознательныепланы, но подспудно она чувствовала, что если не восстановить былые связи, душаначнет отмирать, сохнуть, как сохнет огромное дерево, начиная с верхних молодыхветвей, при недостатке влаги.

Мать ответила сразу на то почтовое отделение, котороеуказала Полли в конце письма и умоляла ее вернуться в Касл Рок… вернутьсядомой. В конверт она вложила чек на семьсот долларов. В меблированной квартире,где жила Полли после смерти Келтона, было душно, и она бросила укладыватьчемодан, чтобы глотнуть воды. Утоляя жажду, она вдруг поняла, что собираетсявозвращаться только потому, что об этом просит – умоляет – мать.

Раньше она об этом не думала, что наверняка было ошибкой.Это как раз тот момент, который требовал семь раз промерить, прежде чемотрезать, чего не случилось с Дюком Шайеном, и что повлекло за собой всеостальные беды.

Тогда она присела на свою узкую девичью кровать изадумалась. Думала она долго и усиленно. Наконец села к столу и написала материответное письмо. Оно было совсем короткое, в полстраницы, но писала его Полличетыре часа кряду.