Парни обменялись знающими взглядами. Гевин откинулся на спинку стула и наклонил голову.

— Почему же тогда ты за нее не борешься?

И тогда Мак понял, что его разыграли. Сукины дети.

— Ты это все не по-настоящему говорил, да?

Гевин ухмыльнулся.

— Конечно.

Маку показалось, что в виске у него лопается кровеносный сосуд.

— Убирайтесь из моего дома. Все до одного.

Он развернулся и подошел к барной стойке, где лежал его телефон, все еще безжизненно черный. Мак положил руки на край гранитной столешницы и сжимал их, пока костяшки не побелели, пока не заболела кожа ладоней.

— Чувак, для человека, который годами читал нам лекции о том, как применять инструкции в нашей жизни и в наших отношениях, ты совершенно не умеешь следовать своим же советам, — сказал позади него Малколм.

Мак через плечо показал всем средний палец.

Раздался скрежет деревянных ножек стула о кухонную плитку, за чем последовал голос Гевина.

— Что ты говорил мне, когда я сказал, что не могу понять действий Чейза в «Защитнике»?

Мак крепче сжал руками столешницу.

— Я не желаю обсуждать чертовы книги.

— Ты сказал, что я упускаю подтекст.

— Это всего лишь чертова книга!

Чей-то кулак легонько стукнул его по плечу.

— Ты упускаешь подтекст своих действий, Мак, — сказал Гевин.

Мак пожал плечами.

— Она закончила отношения, Гевин. Не я.

— А она их закончила? — спросил Малколм, тоже подходя ближе. — Или ты просто ушел без борьбы?

Мак напрягся, в его груди все сжалось от внезапного ощущения загнанности в угол — не из-за друзей, а от правды, которой он не хотел смотреть в лицо.

— Она сказала мне, что все кончено.

— Ты сейчас сам говорил, что Лив отталкивает людей, чтобы защитить себя, — тихо сказал Гевин.

— Ты знал, что она будет защищаться, — сказал Дэл, который теперь присоединился к их небольшой группе. — Что она возведет вокруг себя стены.

— Ты это знал, и все же сделал именно то, чего она от тебя ожидала, — сказал Малколм.

Мак смотрел на телефон, пытаясь силой мысли вернуть его к жизни. Но экран оставался темным. Может, и к лучшему. Вдруг, когда он включится, на нем будет ноль сообщений от Лив? Лучше не знать. Чего бы он ни отдал, чтобы не знать этого чувства, этой мучительной боли, этого гнетущего страха того, что ребята могут быть правы.

Тиски на его груди снова сжались.

— Ты позволил Лив оттолкнуть тебя вместо того, чтобы остаться и бороться за нее, — сказал Гевин. — Почему?

Мак закрыл глаза. Страх — мощный мотиватор.

— Давай, чувак, — сказал Дэл. — Поговори с нами.

Он не мог. Не мог подобрать слов.

— Мак…

— Потому что ей лучше без меня. — Получилось тихо. Наверное, потому, что он говорил это скорее себе, нежели им. Ему нужно было произнести это вслух. Признать. Свыкнуться. Раз и навсегда.

— Черт, — выдохнул Гевин. — Вот и подтекст.

— Почему ты так думаешь, Мак? — спросил Дэл.

Мак открыл глаза. Но ничего не видел перед собой.

— Посмотри на нас, — тихо, но властно сказал Малколм.

Мак покачал головой. Он не мог смотреть им в глаза. Они увидели бы его насквозь. Его настоящего. Увидели бы в нем мошенника, которым он был. Он все еще не более чем испуганный четырнадцатилетний мальчик, который прятался в шкафу, пока отец избивал его мать. И тогда они тоже его отвергнут.

— Почему Лив должно быть лучше без мужчины, которого она любит? — спросил Дэл.

— Потому что она любила иллюзию. — Черт. Что такое с его голосом? Он едва мог говорить. — Ей нравился придуманный человек, созданный из страниц любовных романов.

— Нет. Мы все видели, что с Лив ты был более настоящим, чем с любой другой женщиной, — сказал Дэл. — Она полюбила настоящего тебя.

— Может, именно это тебя и пугает, — подхватил Малколм.

— Я… — Тут голос подвел его окончательно.

— Мак, — тихо сказал Малколм, сжимая пальцами его плечо с утешающей уверенностью. — Расскажи нам о своем отце.

Мак снова закрыл глаза и попытался сглотнуть, но в горле будто застряло что-то твердое.

— Я так боюсь того, что во мне есть его часть. Наверное, именно поэтому я сменил имя. — Боже. От этой правды у него закружилась голова. Он ухватился за стойку, чтобы не упасть. — Я сменил имя, потому что боюсь, что во мне течет его кровь. Что, если в чем-то я такой же, как он?

— Мак, — сказал Малколм. — Ты не твой отец.

Хирургически точные слова Малколма вонзились в его разбитое, истерзанное сердце.

— И ты не отвечаешь за его поступки.

Что-то закапало с подбородка Мака. О черт. Он плакал.

— Одно то, что ты начал читать любовные романы, чтобы стать лучше, чем он, показывает, что ты и до этого был лучше, чем он.

Гевин подошел ближе.

— Ты так долго жил в каком-то чужом образе, что забыл, кто ты на самом деле — хороший, порядочный человек.

— Черт, — прорычал Мак. — Черт!

Он стукнул кулаком по стойке, но затем Малколм обнял его сзади своими гигантскими лапищами. А потом и Дэл его обнял, и Гевин, и вдруг даже Русский там оказался, и все это превратилось в большую мужественную кучу-малу с Маком посередине.

Его друзья крепко сжимали его, и все эмоции, которые он держал в себе с четырнадцати лет, вырвались потоком рыданий, который он при всем желании не смог бы остановить. И друзья позволили ему плакать, позволили ему цепляться за них.

Малколм прижал лоб к шее Мака.

— Выпусти это из себя, парень. Отпусти. Мы будем держать тебя столько, сколько тебе нужно.

И они действительно были ему нужны. Очень. Потому что колени ослабли, и ноги едва его держали. Мак утратил чувство времени, чувствуя, как исчезает груз секретов и раскаяния, боли и сожалений, давивший на него многие годы.

Пока не прозвучал мелодичный звон его дверного звонка, и сразу же следом — нетерпеливый стук.

Кого там принесло… Стоп. А вдруг это Лив? Мак высвободился из объятий друзей.

— Я открою, — сказал Русский.

Мак не успел его остановить.

Русский примчался обратно через полминуты с выпученными от страха глазами.

— Код красный! Код красный!

Код красный? Что за бред он несет?

В кухню влетела миниатюрная, но разгневанная женщина.