патриотизма, наряду со стремлением избежать чувства стыда или вины, служат стимулами для совместных действий в значимых ситуациях[551]. Вторичные эмоции требуют обучения и больших ресурсов мозга, чем основные, и появляются позже, в то время, когда ребенок «впитывает» свою идентичность[552].

Люди, как правило, интуитивно знают, что каждый человек выражает основные эмоции и что эти эмоции – общие для нас и некоторых животных (вспомните счастливую собаку, виляющую хвостом)[553]. О вторичных эмоциях мы думаем иначе и относимся к ним наряду с такими качествами, как благовоспитанность, самоконтроль и вежливость, не просто как к уникальным для человека, но и как к менее развитым или сомнительным у народов, отличающихся от нашего собственного. Больше всего мы ставим под сомнение сложность эмоций у тех, кто находится почти у основания Цепи бытия: мы считаем, что ими почти всегда управляют лишь основные эмоции животных[554]. По нашему мнению, у таких групп отсутствует самоконтроль, а также способность тонко чувствовать и с ними нельзя обходиться разумно. Мы с недоверием относимся к доказательствам того, что они сожалеют (вторичная эмоция) из-за приписываемых им проступков и наших сомнений в их искренности[555]. Поскольку мы связываем свое «августейшее» положение с моральными качествами, то можем ассоциировать таких парий с аморальным поведением: они не следуют (и, как мы часто думаем, не могут следовать) правильным этическим нормам. Таким образом, предполагаемые недостатки этих людей с точки зрения морали помещают их за границы справедливого отношения – нашей сферы правосудия[556]. В довершение всего дегуманизированные люди вызывают у нас мало вторичных чувств, и такая холодность ухудшает положение дел, поскольку, как кажется, подтверждает оценку другой стороны насчет нашей собственной эмоциональной несостоятельности.

Наше неравное отношение к членам внешней группы усугубляется из-за недопонимания. При переводе многое теряется не только вследствие возможных языковых различий, но и из-за неспособности прочесть даже основные эмоции на лице чужеземца[557]. Хотя мы замечаем разного рода детали, касающиеся людей, подобных нам, при взаимодействии с чужаками, которые заставляют нас чувствовать себя некомфортно, мы определяем выражения только самых крайних эмоций (особенно гнев и отвращение). Так, в исследованиях было продемонстрировано, что белые американцы быстрее фиксируют выражение ярости на лицах чернокожих, чем на лицах белых, а в том случае, когда им показывают лицо человека, чью расу трудно определить, с большей вероятностью приходят к выводу, что этот человек чернокожий, если он выражает гнев[558]. Люди, больше всего склонные ассоциировать этнос с опасностью, то есть расисты, проводят самую быструю поверхностную оценку: чем темнее кожа, тем опаснее человек[559]. 27 июня 1994 г. журнал Time опубликовал снимок крупным планом О. Дж. Симпсона, обвиненного в убийстве. Эта фотография была модифицирована таким образом, чтобы сделать лицо обвиняемого более темным, как стало ясно, когда Newsweek опубликовал тот же снимок без корректировки. Протесты заставили Time изъять номер из газетных киосков.

Даже определить, когда иностранец говорит правду, бывает трудно. В недавнем исследовании с участием турок и американцев испытуемые не смогли поймать друг друга на лжи[560]. Точно так же появилось клише о загадочных китайцах, чьи эмоции, нечитаемые для европейцев, полагают недоразвитыми, тогда как граждане Китая, которые ведут себя в соответствии с другими правилами, считают европейцев чересчур эмоциональными. Социальные последствия реальны. Я видел, как туристы громко перекрикиваются, не замечая раздражения на «непроницаемых» лицах жителей Китая или Индонезии, где при обычных обстоятельствах эмоции сдерживают[561]. Отчасти для того, чтобы опровергнуть мнение европейцев и американцев о своей пассивности, некоторые азиаты хирургически удаляли складки на своих веках[562].

В основе наших эмоциональных реакций на чужаков лежат два элемента, связанные с нашим восприятием. Первый, называемый теплотой, – это мера их надежности, которая оценивается очень быстро в момент формирования первого впечатления. Другой показатель, который оценивается медленно и определяется признанием положения группы в иерархии, – это компетентность. Компетентность является мерой их достоинств как народа и, следовательно, их способности действовать в соответствии с их мнением о нас: будут ли они способны нам помочь или причинят нам вред[563]. Мы реагируем по-разному в зависимости от этих инстинктивных оценок: жалеем членов тех групп, которых мы считаем тепло настроенными, но некомпетентными (например, кубинцы в исследовании, где в качестве испытуемых выступали итальянцы); завидуем тем компетентным другим, которые, согласно нашему восприятию, относятся к нам холодно (японцы и немцы в том же исследовании с участием итальянцев), и стремимся к взаимодействию с компетентными группами, которые относятся к нам тепло. Наконец, отвращение с оттенком злости – презрение – это иногда нескрываемая реакция на тех, кого мы считаем враждебно настроенными и неумелыми (многие европейцы так реагируют на цыган)[564].

Из-за отвращения, вызываемого цыганами и другими оклеветанными народами, люди прочно помещают их среди паразитов на самый низкий уровень иерархии. Можно вспомнить тысячи подобных примеров. «Гуаяки», название, которое дали охотникам-собирателям аче их соседи-земледельцы, означает «свирепые крысы»[565]. Провозгласив, что не каждое существо с человеческим лицом – человек, нацисты Третьего рейха уподобляли евреев пиявкам и змеям[566]. Во времена геноцида в Руанде в 1994 г. хуту сравнивали своих соперников тутси, немного отличающуюся расовую группу чуть более высоких людей, с тараканами. Приравнивание чернокожих к обезьянам началось с первых контактов европейцев с населением Западной Африки. Нам нравится думать, что такая вопиющая точка зрения – давняя история, но тест имплицитных ассоциаций демонстрирует, что этот образ остается встроенным в умы американцев[567]. Это не разовые сравнения, равносильные пренебрежительному отзыву о чьем-нибудь поведении (когда говорят, что он ведет себя как свинья) или комплименту (когда человеку говорят, что он умен, как сова)[568]. Восприятие каких-нибудь людей в качестве отвратительных недочеловеков позволяет нам обращаться с ними таким же образом. Такова оказалась судьба военнопленных в тюрьме Абу-Грейб, которых американский персонал в 2003–2004 гг. фотографировал в унизительных ситуациях. В лучшем случае к заключенным относились с пренебрежением или злорадством, когда персонал наслаждался их страданиями.

Отвращение – это сложная эмоция. Оно направлено не только на определенных людей и животных, но и на все, что заражено или негигиенично. Это включает такие чужеземные блюда национальной кухни, как движущийся сыр, а также все – или всех, – напоминающее нам о нашей нечистой животной природе[569]. Отвращение по отношению к людям и отвращение по отношению к антисанитарным объектам и предметам, по-видимому, по существу равноценны и являются результатом активности двух областей мозга: островка – глубоко спрятанной складчатой области коры, и миндалины, которая представляет собой парное миндалевидное скопление нейронов, расположенное внутри