височных долей, часть системы быстрого реагирования мозга. Тем временем медиальная префронтальная кора, область мозга, вовлеченная в человеческие взаимодействия, не активируется, как будто мы просто столкнулись с объектом[570]. Я подозреваю, что неверная идентификация полного поезда немцев, которых гестапо случайно отправило в газовые камеры для «санобработки», отчасти была связана с отталкивающим видом людей, прибывших после долгого путешествия в переполненном поезде с антисанитарными условиями. То, что угнетенных американцев обязывали пользоваться отдельными фонтанчиками с питьевой водой и туалетами, кажется разумным, если вы считаете, что чистоплотность стоит рядом с набожностью, и полагаете, что ужасно запятнанные находятся на том конце шкалы, где грязь и безбожие.

Иммигранты, которых часто принижают как «нечистых» или «паразитов», особенно беззащитны перед крайними проявлениями ксенофобии. Подобное отвращение, возможно, появилось в результате эволюции человека как способ предотвратить проникновение болезней в общество за счет принудительного создания препятствий для контакта с чужаками. Такие инфекционные заболевания, как птичий грипп и Эбола, в наши дни могут вызывать такой же страх[571]. Территория, закрытая для чужаков, функционирует как остров, до которого некоторым паразитам тяжело добраться[572]. Болезни стали непреднамеренным оружием во времена завоеваний. Колониальные общества часто были переносчиками возбудителей заболеваний, к которым у местного населения не было иммунитета. Араваки, контактировавшие с Колумбом, оказались среди многих племен коренных американцев, которые погибли от оспы[573].

Выживание на дне

Независимо от того, преуспевают маргинализованные народы в построении взаимоотношений с более могущественными соседями или нет, из-за своего низкого статуса они оказываются в неблагоприятном положении как с точки зрения психологии, так и экономики. Они не только чувствуют себя нижестоящими, но могут испытывать настоящую подавленность, как показывает рассказ бушмена !ксŏ о современных верованиях его народа:

[Бог] Гу/э сначала создал всех людей одинаковыми, позже он разделил их на разные народы, чтобы некоторые работали на других. И все-таки, когда Бог впервые создавал человека, он сначала создал белого человека, а потом – черного. Из осколков горшков, которые у него остались, он сделал бушменов, вот почему бушмены такие маленькие и у них так мало разума по сравнению с другими людьми. Гу/э сделал то же самое, когда создавал животных. Сначала он создал больших, потом тех, что поменьше, а из осколков горшков – самых маленьких существ[574].

Тем не менее даже народ с низкой самооценкой или страдающий от побоев чужаков стремится ценить свою самобытность, находя значимые отличительные особенности своей группы, которые придают их жизни смысл[575]. Исходя из того, что мне известно о !ксŏ, например, я бы не удивился, если в наши дни они гордятся своими превосходными знаниями природы настолько, насколько это возможно.

Тот факт, что ценности и идентичность общества могут защищать даже при демонстрируемом превосходстве чужаков, подчеркивает, что сама идея о том, что значит быть человеком, может быть по-разному интерпретирована. Каждое общество или этническая группа представляет свои стандарты и определяющие черты в благоприятном свете. Таким образом, даже не дегуманизируя полностью людей, принадлежащих к другим обществам и этносам, мы можем приписывать им и самим себе отличающиеся качества[576]. Китайцы воспринимают свою нацию как ту, в которой главенствует общество, а американцы гордятся индивидуализмом. Мы можем признавать иностранцев умными, более амбициозными или более эмоциональными, чем мы сами, и в этом случае способны решить, что наша прямолинейность, довольство или скрытность – надлежащее и простительное поведение. Провозглашая наши недостатки «свойственными человеку», мы сохраняем свое положение настолько близко к вершине иерархии, насколько возможно. Мы рационалистически объясняем, что, хотя в других есть много того, что может нравиться, они терпят неудачу в тех категориях, где мы блистаем. Возможно, в конечном итоге они будут работать как машины, поскольку безнадежны в тех областях, которые наша группа считает важными в жизни, или лишены моральных принципов[577].

Предубеждения у животных и в процессе эволюции

Склонность рассматривать неприятных чужаков как отвратительных паразитов заставляет предположить, что предубеждения по отношению к людям и фобии, связанные с животными, имеют в основе общие психологические механизмы. Однажды я провел день, наблюдая за тем, как Барр Тэйлор, профессор психиатрии в Стэнфорде, лечил пациентку с арахнофобией. Доктор Тэйлор демонстрировал ей пауков, постепенно открывая каждую часть тела паука: сначала головогрудь, затем брюшко, потом каждую ногу. То, что было пугающим, становилось обычным по мере того, как женщина воспринимала детали[578]. При таком рассмотрении проблемы осведомленность порождала понимание или, по крайней мере, терпимость. Неспособность надлежащим образом воспринимать чужаков как индивидов может выдавать сходное чувство дискомфорта рядом с людьми, которых мы считаем непонятными, – боязнь посмотреть им в глаза[579].

Нечто подобное приравниванию внешних групп к паразитам, возможно, имело место и у других приматов. В варианте теста имплицитных ассоциаций для обезьян самцы макаков легко ассоциируют членов стада с фруктом, а чужих обезьян – с пауками[580]. По-видимому, дегуманизация предшествовала появлению речи. Резонно предположить, что наше ранжирование обществ и этнических групп в Великой цепи бытия появилось из иерархии доминирования, в соответствии с которой организованы взаимоотношения индивидуумов внутри сообществ многих животных. Для любого макака или павиана каждый момент продиктован различиями в статусе, в соответствии с которыми доминантные особи докучают подчиненным. Как таковое, восприятие положения чужих сообществ и их членов ниже иерархии собственного стада, по-видимому, было простым, если рассматривать затрачиваемые когнитивные усилия, и, вероятно, предшествовало дегуманизации групп[581].

И все же у других видов животных, за исключением человека, трудно представить сложные предубеждения, которые свойственны людям. Одна из причин заключается в том, что биологам неизвестно, существуют ли у какого-нибудь другого животного вторичные эмоции, которые, по-видимому, являются необходимой основой для человеческой оценки чужаков. Но, учитывая шанс построить взаимоотношения, весьма разумно принимать во внимание теплоту отношения чужака, его компетентность, эмоциональную глубину или статус, какими бы поверхностными ни были эти оценки. Подобное, например, невозможно у шимпанзе, у которых единственная реакция на встречу с чужим животным (за исключением некоторых встреч с одинокими самками) – бегство или смертельная драка с дубинками.

Появление анонимных обществ, без сомнения, сформировало наше восприятие чужих обществ как биологических видов. В сущности, маркеры – это признаки, которые мы демонстрируем, чтобы утвердиться в качестве настоящих людей[582]. Демонстрация нашей идентичности с использованием тела в качестве холста, возможно, началась с реакций наших предков на неандертальцев и другие, ныне вымершие боковые ветви нашего генеалогического древа, для которых слабо развитый подбородок, выступающий вперед лицевой отдел черепа, скошенный лоб и поведенческие аномалии служили их собственными отличительными признаками. Если