Ну чего ты психуешь, чего? – сказал себе Дорин. Ведьпоступил правильно, по-большевистски. Нарком прав: верность Родине и Вождю вышеличных привязанностей. Только отчего на душе погано?

Он сел к столу, уронил голову на скрещенные руки и сидел такдолго. До тех пор, пока не затрезвонил один из телефонов.

– Лейтенант Дорин, – хрипло сказал он в трубку.

И услышал голос шефа.

– Так и думал, что ты в моем кабинете.

– Шеф, с вами всё в порядке? – заорал Егор, опрокинув стаканс недопитой водой.

– Нет. Со мной всё не в порядке. – Старший майор сухохмыкнул. – Кому знать, как не тебе. Удивил ты меня, Егорка. Хотя что ж, сам тебяучил: что целесообразно, то и нравственно.

Горько, конечно, было слышать такое от шефа, но Дорин всёравно ужасно обрадовался.

– Раз звоните, значит, вас не арестовали?

– Что я им, мальчик-колокольчик из города Динь-Динь?«Откройте, телеграмма». Идиоты! Положил на месте всех четверых.

– Да вы что?!

У Егора потемнело в глазах. Октябрьский застрелилсотрудников, которые за ним приехали? Неужели он в самом деле враг?

– Ты-то хоть идиотом не будь, – вяло сказал старший майор,оказывается, не утративший способности угадывать мысли. – Я не враг. Якоммунист и патриот нашей Советской Родины. Но по второму разу попадать вдопросную мясорубку – слуга покорный… Парней, конечно, жалко – грохнул я их сперепугу, когда начали руки крутить. Но это ты виноват. Предупредил бы, чтоНаркому моя шкура понадобилась, я бы чинно-благородно застрелился. Надо быломне еще вчера догадаться, когда с Самим соединять перестали. Что хотьстряслось-то, ты не в курсе?

– В курсе, но не имею права по телефону.

– Ну и черт с тобой, теперь всё равно.

Егор спросил шепотом, хоть понижать голос было и глупо:

– Вы прямо оттуда звоните?

– Нет. Там четыре трупа, баба в обмороке… Ушел. Изтелефонной будки звоню. С угла.

– Шеф, что же вы будете делать?

– Подожду до двенадцати. Я тебе рассказывал, мне цыганканагадала, что я ровно в полдень умру. Вышел из подъезда, смотрю на часы – безпяти двенадцать. Прошелся немного – автомат. Думаю, с кем бы попрощаться?Представляешь, полвека прожил, а попрощаться не с кем. Разве что с тобой. Вот извоню, чтоб скоротать время до полудня.

Резко повернувшись, Дорин взглянул на часы. Без однойминуты.

– А еще хочу дать тебе один совет, хоть и сдал ты меня.Неправильно я тебя учил, Егорка – чтоб ты не сердца слушался, а головы.Подведет тебя голова в самом главном, как меня подвела.

– С Вассером?

– Нет, много лет назад… Некогда рассказывать. Ты неперебивай, полминуты у меня всего… Сердце, конечно, ерунда, мотор для качаниякрови. Ничего оно тебе не скажет. Ты голос слушай. Есть внутри такой голос.Когда надо, он всегда подскажет, ты только уши не затыкай. Я-то его давнослушать перестал. Потому и подыхаю в обоссанной будке, на углу Безбожногопереулка… Всё, почти двенадцать. Готовность десять секунд. Даром что ли яцыганке за гадание двугривенный платил?

Октябрьский издал странный звук – не то всхлипнул, не тохохотнул. Нет, не мог он всхлипнуть! Не такой человек.

– Прощай, Егорка из деревни Дорино. Пример с меня не брать,лады?

Хотел Дорин переспросить, о каком примере говорит старшиймайор, да не успел.

На том конце провода так грохнуло, что у Егора заложило ухо.

Он переложил трубку из правой руки в левую.

– Алё, алё! Шеф!!

Ничего. Только глухое, мерное постукивание. Прошло, наверно,секунд десять, прежде чем Дорин сообразил – это ударяется, раскачиваясь,телефонная трубка.

Настенные часы весело били двенадцать ударов. За окном сиялсолнцем, гудел клаксонами огромный город.

Егор подошел к подоконнику, раздвинул шторы пошире.

Что войны не будет, это здорово, думал он. А к следующемугоду мы так подготовимся – фашисты и сами не полезут.

Над крышами синело небо, оно было еще больше города.

Про какой-такой голос говорил шеф? Как его слушают, этотголос?

Лейтенант стоял и шмыгал носом. Насморк его прошиб, ни стого ни с сего. А платка не было.

Э, да это не насморк – слезы. Поплыла перед глазами у Егорародная столица, закачалась.

Нюня ты, сказал себе Дорин. Не место тебе в Органах. Металлу тебя не той пробы, крепости не хватает. Уходить надо.

И как-то само собой решилось: надо подать рапорт. Опереводе.

Главное, есть ведь, чем заняться. Вон оно небо – синее,чистое, без конца и края. Летай не хочу. Позвонить Петьке Божко, тот слов наветер не бросает, раз обещал – возьмет. Для чекистской работы Егор слабоват, адля авиации в самый раз.

Сразу сделалось легко на сердце, словно уже оторвался отземли и взлетел под самые облака.

Но тут же и скрежетнуло.

Не отпустит Нарком. Потому что нецелесообразно: многолишнего знает лейтенант Дорин. Опять же звонок из Безбожного – распечатают,доложат. Ничего преступного Егор вроде не говорил, но в сочетании с рапортомвыглядеть будет скверно. Одним увольнением дело может не ограничиться…

Оставить всё как есть?

Прислушался Дорин к шевелению в груди – не скажет ли чегоголос?

Не сказал, но почему-то стало ясно, что оставлять всё какесть не нужно.

Тогда так, придумал Егор.

Заявление сегодня писать не буду. Поеду лучше в Плющево, кНаде. Обрадую. Будет у нас с ней десять дней счастья. Между прочим, не такмало, по нынешним временам.

А 23-го выйду из отпуска, и рапорт на стол.

Если отпустят по-хорошему, вернусь в авиацию. А не выйдетпо-хорошему – значит, так на роду написано.

Будь что будет.

1. Радиограмма от 17 мая 1941 г.