Егор вздрогнул – очень уж дико было слышать эти слова из устНаркома, да еще в адрес старшего майора.

– Товарищ генеральный комиссар! Но ведь Вассер, он жекорветтенкапитан фон Теофельс, на допросе показал, что война начнется 22-ого!Он был под воздействием фенамин… я забыл, ну препарата, который не дает врать!Вы можете сами допросить Вассера! Он сейчас…

– Час назад корветтенкапитан отправлен спецрейсом в Берлин,– перебил Нарком. – Ему принесены извинения. Ясно?

Нет, Дорину не было ясно!

Вассер отпущен с извинениями? Октябрьский – дурак илиподлец?

Лейтенант затряс головой.

Тогда Нарком полуобнял его за плечо.

– Да пойми ты, дурья башка, мне нужно срочно потолковать сОктябрьским. Скорее всего никакой он не враг, а просто заигрался. С профессионаламиэто бывает. Но я должен с ним поговорить. Это вопрос жизни и смерти. Его, моей,твоей – всех нас. Помоги мне. Ты знаешь, где он. Я вижу, что знаешь.

Егор вздрогнул, но не удивился. Конечно, Нарком видит егонасквозь.

– Знаешь, кто приказал мне немедленно отыскать и допроситьОктябрьского? – наклонился к самому его уху генеральный комиссар и поднял палецк потолку. – Вождь. Лично. Он – ты пойми – ОН чрезвычайно обеспокоен этойисторией. Завтра ТАСС выступит с публичным заявлением, что никакой войны междуСССР и Третьим Рейхом не будет. По сути дела это тоже извинение. Сам Вождь навесь мир извиняется за самодеятельность какого-то Октябрьского!

Слушать такое было. жутко. Егор вжал голову в плечи,потупился. Но все равно молчал.

– Это хорошо, что ты предан своему начальнику, -добродушноусмехнулся Нарком и потрепал лейтенанта по ежику светлых волос. – Есливыяснится, что в действиях Октябрьского не было злого умысла, что он простооступился, ограничусь взысканием. Работник он ценный, такими не бросаются. Насуществует верность, которая гораздо выше личных отношений. Это верностьРодине, партии, Вождю. Он, волнуется, места себе не находит, а товарищОктябрьский прохлаждается неизвестно где. Или не прохлаждается? – Карие глазасузились. – Может, он всё-таки в бегах, а ты мне тут горбатого лепишь?

– Нет, что вы! Он ждет, когда его вызовут. Сказал: невызовут – значит, не нужен. Он вчера вас весь день…

– Где он? Дорин, золото мое, скажи – где он? – тихо-тихопопросил Нарком.

– На Мещанах, в Безбожном переулке. Я точного адреса незнаю. Только номер телефона: Д-65421. Давайте я наберу. Я все равно должен емудоложить, когда вы вернетесь.

На этот раз Нарком позволил ему встать и поднялся сам. НаДорина он больше не смотрел – сосредоточенно потирал веки.

– Не надо никуда звонить, лейтенант. Без тебя разберутся. Атебе такой приказ. – Он рассеянно улыбнулся. – Получаешь десять дней отпускадля поправки здоровья. Езжай в санаторий, в какой захочешь. Ступай в АХО,скажи, я распорядился. А то вид у тебя дохлый. С начальником твоим я разберусь.Всю правду мне скажет, без «Колы-С». Ломать голову, из какой он категории –глаза или яйца, не придется.

Генеральный комиссар показал на абажур лампы, испуганновыпучил глаза и приложил палец к губам: тс-с-с, подслушивают.

Собственная шутка ему понравилась – он расхохотался, затрясщеками и подбородком. Настроение у Наркома явно улучшилось.

А вот Дорин скис.

Не воспрял духом, даже когда Сам сказал ему на прощанье:

– А парень ты свойский, я тебя запомню. Служи честно, далекопойдешь.

Оставшись в кабинете один, Егор долго не мог прийти в себя.Налил из графина воды, но пальцы так дрожали, что половину пролил. Физсостояниебыло ни к черту. Нервы тоже. Но это ладно, за десять дней можно привести себя внорму. Нормальное питание, сон, зарядка. В Цхалтубо, говорят, хорошо. Или можнов Крым махнуть.

Сегодня что у нас, тринадцатое? Значит, на службу выходитьдвадцать третьего, в понедельник.

Но ведь 22-го война!

Ах да, войны не будет. Это деза. Октябрьский не дурак и неподлец, он просто ошибся. А кто бы на его месте не ошибся? Шеф всего лишьвыполнил свою работу, а выводы – дело высшего начальства. Чего такого ужасногонатворил старший майор? Из-за чего переполох? Подумаешь, арестовал и допросилшпиона. Если правительству точно известно, что сведения ложные, проигнорируйих, и дело с концом. К чему извинения, к чему заявление ТАСС? Почему ужелезного Наркома дрожал подбородок? Неужто от страха?

Бред, невозможно!

А возможно, чтобы генеральный комиссар госбезопасностиобнимал за плечо паршивого лейтенантика и битый час говорил ему задушевныеслова? Ясно же, что Сам так распинался перед Егором, даже посвятил в важнейшуюгосударственную тайну лишь ради того, чтобы выудить адрес Октябрьского. Едвадобился своего, сразу ушел. Да еще вон как обрадовался.

Что же ожидает шефа?

Егор передернулся, вспомнив про «глаза-яйца».

Какой же ты, Дорин, гад, вдруг пронзило его. Стоишь тут, проЦхалтубо думаешь, воду пьешь, а старший майор сидит у своей артистки и неподозревает, какие черные тучи сгустились у него над головой.

Черт с ним, с запретом Наркома. Надо позвонить шефу и предупредить.Пускай не ждет, пока за ним приедут, пускай явится сам. Это будет лучшеедоказательство его невиновности!

Несколько мгновений Егор разглядывал абажур, в котором,очевидно, было спрятано подслушивающее устройство.

Наплевать. Все равно телефоны тоже на прослушке.

Подумаешь, преступление – сказать непосредственномуначальнику, что его срочно разыскивает руководство.

Но когда палец крутил диск, на лбу выступили капли пота.Что-то подсказывало: преступление не преступление, а только не простит Наркомослушника.

Чтобы не дать себе задуматься о возможных последствиях,последние цифры Дорин набрал в ускоренном темпе.

Сигнала не было.

Что за черт!

Набрал номер с другого аппарата, с третьего – то же самое.

Берешь трубку – гудит. Но абонент не отзывается, будто умер.

Всё ясно. Номер Д-65421 отключили.