Только чего про нее было думать? Начнется – будем воевать.Когда человек на свете один, воевать легко.

Он повернулся на правый бок, сложил ладони под щекой (какоеэто было наслаждение после четырех недель сна врастяжку!) и уснул.

И привиделся лейтенанту Дорину сон. Будто трясет его кто-тоза плечо, он просыпается и видит над собой железного Наркома. Вид у великогочеловека грозный и даже божественный: лицо искажено яростью, глаза мечутмолнии, а редкие волосы на темени окружены ослепительным нимбом.

– Где он?! – закричал громовержец. – Где Октябрьский? Доманет, на даче нет, нигде нет! Отвечай!

Схватил спящего Егора за шиворот, затряс. От тряски Доринзаморгал и увидел, что никакой это не сон. Над диваном склонился сам Нарком,лицо у него неестественно белое, а волосы подсвечены ярким солнцем – за окнамикабинета вовсю сияло утро.

Лейтенант вскочил, как ошпаренный, пытаясь заправить вгалифе выбившуюся рубашку.

– Лей… До… – залепетал он, помня о том, что прежде всегонужно представиться. – Дежу…

– Плевать мне, кто ты! – застонал Нарком, и столько в этомзвуке было страдания, что Егор испугался еще больше, чем в первый миг. –Октябрьский где?

У Дорина наконец-то включилась голова: Сам прочитал записку,прослушал магнитную запись, теперь хочет срочно видеть шефа.

Стоп. Ну, узнал Нарком, какого именно числа нападут немцы.Ну, не терпится ему узнать у шефа подробности. А чего так кричать-то? Зачем заворот трясти?

И совершил лейтенант страшное должностное преступление –соврал Зампреду Совнаркома, генеральному комиссару госбезопасности:

– Не знаю. Товарищ старший майор собирался к вам, как тольковы вернетесь из поездки. Наверно, скоро появится.

А сам покосился на стенные часы. Двенадцатый час. Ничегосебе поспал. С Октябрьским-то понятно – ждет звонка от Егора, радуется жизни,пока есть такая возможность.

Позвонить ему, конечно, надо. Но сначала неплохо бывыяснить, из-за чего разъярился Нарком.

Что с меня, мелкой, сошки, взять, подумал Дорин и,вытянувшись в струнку, отрапортовал:

– Я – лейтенант Дорин, сотрудник спецгруппы «Затея». Вчеравесь день состоял при товарище Октябрьском, участвовал в операции по задержаниюагента Вассера и в допросе. Готов отвечать на любые вопросы, пока не нашелсятоварищ старший майор.

Нарком нацепил нанос свалившееся пенсне, прищурился. Глаза унего были большие, красивого темно-карего оттенка.

– Дурак ты, лейтенант Дорин, – уже не гневно, а печальносказал генеральный комиссар. – Начальник твой сам по себе не найдется. Егоискать нужно.

– Виноват, не понял! – еще громче рявкнул Егор. Дурак такдурак – спросу меньше. Да и потом, он в самом деле не понял. Как это «ненайдется»?

– Сбежал Октябрьский. Сделал свое черное дело и сбежал, –тихо-тихо проговорил Нарком. Подбородок у него дернулся книзу, будто вдругналился неимоверной тяжестью – потянул за собой всю голову, и она опустилась нагрудь. – Погубил, вражина.

– Как сбежал? Зачем? – растерялся Дорин. – Вы ошибаетесь! Онне враг!

Нарком пытливо смотрел исподлобья. Лицо у него было хоть исвежевыбритое, но очень усталое. Еще бы! За сутки побывал в четырех округах. Инадо думать, не чаи там распивал.

– Сядь, лейтенант. – Нарком положил Егору руку на плечо,надавил. – Парень ты смелый, способный, знаю. И честный, а это самое главное.Только настоящим чекистом еще не стал. У настоящего чекиста на врага должнобыть чутье, как у волка. Э, да что я тебя, мальчишку, попрекаю… Сам-то тожехорош, генеральный комиссар.

Он безнадежно махнул рукой. Сел на диван, Егора усадилрядом.

– Октябрьский в записке сообщает, что тебя четыре недели вподвале скованным держали. А ты сумел вырваться и выполнить свой долг. Это ты,конечно, молодец…

Вот что шеф вчера приписал-то, сообразил Егор. И мнепоказывать не стал. Хотел, чтоб меня сам Нарком наградил. Только непохоже,чтобы дело шло к наградам.

– Тебя-то я ни в чем не виню. Выложился на всю катушку. Бедатолько, что работал ты на врага, вот какая штука…

– Почему?! Да, я передавал и получал радиограммы, но Вассерамы все-таки взяли! И он дал показания!

Дорин хотел вскочить, но Сам удержал, не позволил.

– Я не про радиограммы говорю… Эх, не имею я права тебе всёобъяснять. Это государственная тайна, наивысшая категория секретности… Ночеловек ты надежный, верить тебе можно… – Нарком махнул рукой. – Ладно, слушай,и сразу вычеркни из памяти. Понял?

– Так точно, товарищ генеральный комиссар, – прошептал Егор,леденея от предчувствия чего-то очень значительного, а может быть, и ужасного.

Но то, что он услышал, превзошло самые худшие его ожидания.

Глядя лейтенанту прямо в глаза бесконечно суровым, но в тоже время как бы сочувственным взглядом, Нарком объявил:

– Ты стал пособником чудовищной провокации, цель которой –столкнуть Германию и СССР лбами, развязать войну.

– Так ведь решено уже! – Дорин опять рванулся с места иопять сильная рука заставила его оставаться на месте. – Немцы нападают 22-го!Разве вы не прослушали пленку?

– Ничего еще не решено! – Голос генерального комиссарасделался звонок и тверд, как закаленная сталь. – Более того – Вождь, нашвеликий Вождь дает стопроцентную гарантию, что войны не будет. Стопроцентную,ясно?

– Ясно, – пролепетал Егор, сраженный этим неопровержимымаргументом.

– Тогда слушай дальше. В немецком Верховном командовании иразведке есть силы, которых не устраивает подобный поворот событий. Они решилиспровоцировать нас на разворачивание войск. Чтобы Фюрер подумал, будтоСоветский Союз в нарушение договоренности готовит вероломный удар во флангнемецкой армии едва лишь она повернет на юг. Твой Октябрьский клюнул наабверовский крючок. А может быть, и не просто клюнул… Все минувшие сутки ялетал по приграничным округам. Лично, с глазу на глаз, разговаривал скомандующими. Жестко. Чтоб никаких военных приготовлений и демонстраций, подстрахом расстрела. Наоборот. Командиров – в очередной отпуск, технику – на профилактику.Возвращаюсь в Москву, и вижу на столе так называемый рапорт твоего начальника.Да еще магнитную ленту! И теперь я хочу понять, кто такой Октябрьский – дуракили подлец.