— Он сказал «высокое здание» и перечислил какие-то названия.Ты их знаешь?

— Знаю. Одно мы видели с корабля. Сирс Тауер.

— Те, кого мы ищем, там.

— Да, или в одном из других зданий.

Майя все еще смотрела на «скорую». Детектив Эндрюс вылез ипокачал головой. Через секунду один из врачей захлопнул дверцу изнутри, имашина тронулась.

Где-то там, в неизвестной берлоге, глядящей окнами на ночнойгород. Сын Мрака и де Фортунато держат Гилбрина и аниматрона. И где-то внутриодного из самых высоких левиафанов они, без сомнения, поджидали, пока Майя иГолландец в своих поисках туда доберутся. Несмотря на то что Август своимиглазами видел, как Майю похитил корабль, Майя была уверена, они почему-то ждут,что она вернется.

«Но может, я ошибаюсь? Может быть, нам повезет, и Сын Мракас Августом нас не ждут. Может быть, мы застанем их врасплох и выручим Гида иФило».

Так много всяких «может быть». Может быть, она полностьюошибается. Может быть, все это — только хитрая ловушка. Может быть, они ничегоне добьются, а лишь направятся прямо в руки своих врагов.

Майя подумала о смерти Хаммана Таррики. Может быть, оченьскоро.

Гилбрин-Бродяга очнулся и оказался в черно-белом кошмаре.

Он прищурился, но этого было недостаточно. Ему почудилось,что он смотрит на залитый солнцем снег. Куда бы ни повернул голову Гилбрин,повсюду сияние угрожало его ослепить.

Это о белом.

Черным были Рошали.

Их было больше дюжины, возможно, две дюжины. Они висели наневидимых крючках, корчились на том, что служило полом, сидели на полках,которых не было, они висели, плавали, стояли, и каждый отличался от всехдругих. Единственной общей чертой были полосатые звериные глаза. Различалисьдаже их зубастые пасти, но пленник не стал над этим задумываться.

Сам Гилбрин тоже висел, но когда он хотел посмотреть, начем, то ничего не увидел. Большей частью он вообще плавал. Руки и ноги у негобыли растянуты в форме буквы X.

Конечности натянулись так, что даже голову повернуть былосложно. Одежда оказалась в порядке, кроме тех мест, где была порвана и прожженав драке. В целом он чувствовал себя на удивление хорошо.

Ему только хотелось, чтобы на него перестали пялитьсяРошали, как будто он был куском вырезки.

Никаких следов Фило. Гилбрин попытался и не сумел отогнатьот себя мысль, что сейчас аниматрона не спеша демонтируют. Над этим доминировалединственный, еще более мрачный образ: как не спеша демонтируют его самого.

Эти два образа заставили его попробовать освободиться.

Он преуспел только в том, что измотал свои и без тогоперенапряженные мышцы, и заработал несколько полных голодного интереса взглядовот Рошалей. Когда он попытался воспользоваться своими ментальнымиспособностями, то не только вновь потерпел неудачу, но и заметил, что несколькотварей зашевелились, а одна даже подползла поближе разобраться, в чем дело.

— Пошел отсюда, псина, — пробормотал он.

Приближающийся Рошаль передвигался как насекомое на шестиногах, а такую зубастую пасть Гилбрин вообще никогда не видел. В ответ на егослова Рошаль зашипел, а потом произнес жужжащим голосом:

— Плохой человек, плохой человек. Уходить нельзя, уходитьнельзя, пока хозяин с тобой не покончит, пока хозяин с тобой не покончит.

— Это что, будет дурным тоном?

Вокруг него со всех сторон бешено зашипели Рошали.

Только через несколько секунд Гилбрин сообразил, что так онисмеялись над его вопросом. Даже ближайший к нему, похоже, забавлялся.

«По крайней мере я умру, рассмешив этих тварей».

— Веселишься до самого конца, шутник?

Из сияния вынырнул Август де Фортунато. Рошали мгновенноуспокоились, Гилбрину показалось, он заметил несколько взглядов, полныхненависти, которые эти чудовищные создания бросали на Августа.

«Думаю, не все они настолько уж плохи. Во всяком случае,вкус у них есть».

— И тебе, Август, доброго утра. Ты больше не выглядишь такимюным. Голос еще не ломается?

Губы де Фортунато искривились, но он проигнорировал подначку.Даже Гилбрину шутка показалась слабоватой, но несколько охотников явилипризнаки возобновившейся веселости. Определенно, Майин родитель им былнесимпатичен.

«Как бы этим воспользоваться?»

— Брысь отсюда! — скомандовал ренегат парочке Рошалей,оказавшихся у него на дороге. Они отодвинулись, но явно нехотя. Август прошелтихо, очевидно, вполне осознавая их ненависть. Он остановился лишь в футе отпленника.

— Похоже, тебе там очень неудобно. Это хорошо.

Гилбрин напрягся, ожидая, что Майин отец его ударит.

Но, к удивлению, Август просто его оглядел, будто проверял,надежно ли он обездвижен. Удовлетворив любопытство, негодяй отступил нанесколько футов.

— Чем я обязан этой чести, дорогой Август? Или ты пришелпросто повисеть рядом?

— Твои шуточки вызывают сочувствие, клоун. Так же, как ихавтор. К счастью для всех, нам не придется их долго слушать. Так или иначе, СынМрака с тобой разделается.

— А разве не ты, Август? — Гилбрин умудрился изобразитькомичное разочарование. Будь хоть одна рука у него свободна, он даже шлепнул бысебя по лбу, чтобы усилить эффект.

— Ну, конечно! Как глупо с моей стороны! Хозяин не позволилтебе позабавиться, а мы, разумеется, и шагу не ступим без разрешения хозяина.

— Мне не нужно ничье разрешение, клоун. Я делаю что хочу. —Он снова придвинулся, вытянул руку и дотронулся до солнечного сплетенияГилбрина. — Я могу причинить тебе любую боль и даже убить, если это придет мнев голову.

Эти слова Рошалям не очень понравились. Ни один из них кнему не приблизился, но на каждой нечеловеческой морде напряжение обострилосьдо такой степени, что, как считал Гилбрин, несколько осторожных слов вместе снесколькими не столь осторожными со стороны де Фортунато приведут этих тварей втакое бешенство, о котором юный предатель может и пожалеть.