Вот и сейчас ничего не изменилось – город-призрак, никак иначе,я двигаюсь в потоке автомобилей со снятыми колесами, с бурыми от ржавчинырулевыми колонками, я глазею на провалы окон, шум толпы доносится до меня какотзвук далекого океанского прибоя, но самой толпы нет. Если ты ищешьодиночества, тотального одиночества, милый, отправляйся в Москву, говорит втаких случаях Лора.

Для того чтобы попасть в это чертово, в это благословенноеЮжное Бутово, мне нужно свернуть на МКАД – На кольцевой чувство одиночестваусиливается, и к нему примешивается еще одно, его-то я и ждал: чувство концапути. Как бы там ни было, через полтора часа (о-о, уже через сорок минут!)станет ясно, смогу ли я задать Тинатин все интересующие меня вопросы, в томчисле и про Сонни-боя. Хочется верить, что смогу, иначе к чему было все этосентиментальное путешествие? Иначе к чему были все три жертвоприношения натрассе?..

Ни одна жертва не должна оставаться не отомщенной.

Я надеюсь увидеть Тинатин и надеюсь не увидеть Лору. А еслиона все-таки припрется сюда на своем раздолбанном «Галантце», что ж… Ты будешьвторой, Лора. В списках на аудиенцию ты будешь второй.

…Южное Бутово оказывается недавно застроенным районом,похожим на питерскую Лахту, с той лишь разницей, что по нему курсирует легкоеметро: эстакада проходит прямо между домами, по ней, на встречу друг другу,ползут два поезда. Я останавливаюсь у ближайшей станции с горящей краснымнеоном буквой «М».

«Улица Скобелевская».

Москва, метро «Улица Скобелевская», напротив.

Я на месте, теперь осталось отыскать «Hangar 51-19». Беглыйосмотр ничего не дает: напротив метро расположились пиццерия, аптека, залигровых автоматов, мелкотравчатое карликовое казино «Парадиз» с люминесцентнойпальмой на фасаде, очевидно, призванное удовлетворять нужды ларечников ивладельцев палаток с ближайшего рынка, никаких следов клуба. Я надеялся увидетьнечто феерическое, нечто, напоминающее по меньшей мере Мулен Руж или ГолденДоллз на Невском. Ничего подобного.

Фиг.

Сдаваться я не намерен.

Опустив стекло, я жестом подзываю проходящего мимотинейджера. Тинейджер – вот кто должен быть в курсе дела: грязная мешковатаякуртка со множеством карманов, куда можно распихать героиновые дозы, широкие,потрепанные, держащиеся на честном слове штаны, грязные кроссовки.

– Мне нужен клуб «Ангар 51-19», – говорю яподростку.

– Чего? – У подростка агрессивно-бессмысленноевыражение лица, выдающее пристрастие к клею «Момент», шаурме и демисезоннойдрочке под Эминема.

– Клуб, – я повышаю голос. – «Ангар 51-19».

Тинейджер выдувает пузырь из жевательной резинки, а затем –соплю из носа.

– Могу показать.

– Валяй.

Надежда на то, что он долго и путано начнет объяснять мнедорогу, не оправдывается: через секунду сопливый тип оказывается в джипе, замоей спиной.

– Ну? – цежу я, думая лишь о том, как бы он незагадил салон своими соплями.

– Сейчас прямо.

Мы проезжаем метров сто и оказываемся за пиццерией.

– А теперь?

– Теперь вот сюда. Сюда.

– Направо? Налево?

– Сюда.

«Сюда». Исчерпывающее объяснение. Весь путь не занял иминуты, прямо передо мной высится темный куб какого-то заброшенного здания,никакой подсветки, ни единого указателя, рядом с этим сараем местечковое казино«Парадиз» кажется филиалом Лас-Вегаса.

– Это он. – В зеркало заднего вида я вижу, кактинейджер вытирает нос тыльной стороной ладони.

– Точно он? Ты ничего не путаешь?

– Точнее не бывает. А это у вас кролик?

– Кролик.

– Гы-гы.

– Что-то не верится, чтобы это заведение былосредоточием культурной жизни.

– Чего? – Похоже, попсовый тинейджер впервыеслышит словосочетание «культурная жизнь».

– Мрачновато тут, говорю.

– А-а! Так он закрыт давно…

Спрашивать у тинейджера о том, как давно закрыт клуб,бессмысленно: если уж не в ладах с «право» и «лево», то глобальное понятиевремени ему и вовсе не по штанам.

– Ладно. Выметайся из машины, дитя пролетарских окраин.

– А денег дайте, сколько не жалко! Дитю окраин нахлебушек…

– На хлебушек или на клеюшек?

– Чего?

– На дозу, говорю, не хватает?

– Гы-гы! На автоматы! А классная у вас тачка…

– Вот и вали из нее по-скорому.

Проводив тинейджера взглядом, я вытаскиваю мобильник исмотрю на часы: без двадцати десять. Вряд ли за двадцать минут в окружающемпейзаже что-то кардинально изменится и зажжется вывеска на фасаде, и появитсяобъявление:

вход для мужчин 300 руб., для девушек и курильщиков трубок –свободный.

Разочарование, вот и все, что я испытываю. Разочарование иопустошенность. Нужно быть полным кретином, чтобы повестись на подметноеэлектронное письмо. Единственное, что хоть немного утешает: Лора, взбреди ей вголову приехать сюда, будет выглядеть такой же кретинкой. Теперь я почти жажду,чтобы Лора сюда приехала. Два идиота – не так скучно, как один.

Но Лоры все еще нет, иногда лучшее, что может с тобойслучиться, – здоровый сон.

Без четырех десять я все еще сижу в машине, перед полностьюзатемненным ангаром, бывшим когда-то клубом «Hangar 51-19». Впрочем, не так ужон и затемнен. Где-то, в самых его недрах, возникает свечение. Нет, определение«свечение» слишком уж инфернально и больше подходит тяжеловесно-готическимобзорам Великого Гатри: «от музыки „Kraftwerk“ исходит потустороннее свечение,ее можно назвать даже искрящейся, что говорит не столько о концепции стиля,сколько о неисправности электропроводки», я бы давно переквалифицировал Гатрииз специалиста по музыкальным направлениям в специалиста погрибам-галлюциногенам.

Не свечение, нет. Свет в глубине здания. Несколькоприглушенный, но все же свет, и как я пропустил момент его появления?

Свет может означать только одно: внутри кто-то есть.

Меня не смущает то, что на площадке перед бывшим клубом нетни одной машины, в конце концов, рядом с Тинатин, пришедшей с улицы и в улицеже растворившейся, тоже не было ни одной машины. Лорин подержанный «Галантец»не в счет, хорошо, что она так и не приехала.

Я выскакиваю из «Тойоты», как бы там ни было, я долженпопасть внутрь до десяти: контрольное время – десять, не-раньшеи-не-позже. Иуже готов щелкнуть пультом сигнализации, когда вспоминаю:

«держи его при себе, но если попросят – отдай».