Так тебе и надо, Жюль!..

Здесь, на высоте десять тысяч метров, все видится совсем поддругим углом. Здесь, на высоте десять тысяч метров, процесс вживания(вживления) в Мерседес Гарсия Торрес проходит достаточно безболезненно. Завремя, проведенное в камере, я так и не решилась внести в кроссворд себя –теперь мне это удалось.

Наконец-то.

Если картина и не стала более ясной – то уж более полной онастала наверняка.

После окончания полета я беру журнал с собой – я просто не всилах с ним расстаться. Мысль о журнале примиряет меня с отсутствиемхудожественных и литературных навыков. Возможно, он станет моим единственнымспутником в Париже, он ляжет на стол в любом кафе (все знают, что в Парижеполно кафе, бистро и ресторанчиков на открытом воздухе) и не будет распускатьперья, уверяя, что он – amant chic[25]. Единственное неудобство –с журналом не поговоришь.

Но и платить за его кофе не придется.

– …Это здесь, мадам?

– Похоже.

Таксист-алжирец оказался честным человеком. Сумма, которую язаплатила за дорогу от аэропорта до отеля, вполне щадящая. Хотя за те же деньгив Марокко я вполне могла бы достичь Сахары и провести там неделю, кочуя победуинским стоянкам. И в связи с Сахарой меня так и тянет поторговаться:

– Не многовато ли? – спрашиваю я таксиста. –Это дорого.

– Это Европа, мадам.

«ЭТО ЕВРОПА» – убийственный аргумент. Это Европа, аследовательно, будь готов выкладывать денежки за малейшую фигню, за каждый твойчих с тебя сдерут втридорога. «Это Европа» – лениво-безапелляционные интонациитаксиста мне хорошо знакомы; то же самое на протяжении трех лет произносила ясама, добавляя лишь частичку «не»:

это не Европа.

– Хорошо. Держите деньги.

– Приятного отдыха в Париже, мадам!

Приятный отдых, ну да. Интересно только, как долго онпродлится.

Отсутствие навыка жизни в крупном городе. Я уже позабыла,что это значит – жить в крупном городе, хотя из окна такси Париж вовсе невыглядел мегаполисом. Я уже позабыла, что существуют дома с большими окнами,непомерно большими окнами, чудовищно большими окнами – тут и до океанария недалеко,и до дельфинария, из которого живенько ретировался покойный Фрэнки. Послебело-синей Эс-Суэйры и терракотового Марракеша разноцветные фасады парижскихдомов (с засильем элементов декора) утомляют и режут глаз. Но подозреваю, что ик фасадам, и к окнам можно привыкнуть.

Гораздо быстрее, чем к имени Мерседес Гарсия Торрес.

Я стою против отеля «Ажиэль» (в этом меня уверяют вывескисправа и слева от входа). Прямо над входом – помпезный фриз в стиле то либарокко, то ли рококо; беленый нижний этаж сменяют кирпичные верхние.Балкончики и балконы, перекликающиеся с фризом кокетливые барельефы на фасаде,все, чего я хочу – снова оказаться в «Sous Le Ciel de Paris».

Возьми себя в руки, Сашa. Возьми себя в руки, Мерседес.«SousLe Ciel de Paris» – таким, каким ты любила его, таким, какимпомнила, – больше не будет никогда. Чертов Доминик, чертов Алекс, чертовФрэнки – единственное занятие мужчин, за исключением войны и футбола, –ломать жизнь беззащитным женщинам.

В этом они, как правило, преуспевают.

В воздухе остро пахнет зеленью и неведомыми мне цветами,таких запахов в Эс-Суэйре просто не существует – это можно считать плюсом. Илишним поводом, чтобы наконец войти под сень «Ажиэля», симпатичного местечка,как отрекомендовал его Доминик.

«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ

С ДОМАШНИМИ ЛЮБИМЦАМИ

БЕЗ ДОПОЛНИТЕЛЬНОЙ ОПЛАТЫ!»

Начало вдохновляет. Равно как и девушка-портье, с кем-торазговаривающая по телефону. Поначалу язык, на котором ведет беседу девушка,кажется мне не то чтобы незнакомым, но – неуместным. Фу ты черт, это жерусский!..

Приехали.

Податливая Сашa" Вяземски (или лучше вернуться к СашеВяземской?) обрадовалась бы этому факту несказанно и тотчас бы вступила сдевушкой в переговоры. На русском. Возможно, мы бы даже подружились, и онасмогла бы выкроить пару часов, чтобы показать мне город. Или – окрестностиотеля, или ближайшую станцию метро. Или… да мало ли на что можно бросить глаз вПариже! Беда в том, что Мерседес Гарсия Торрес не знает русского, иприятельницами с девушкой-портье нам не быть.

По определению.

Она уже заметила меня, и прикрывает рукой трубку. А потом ивовсе прерывает разговор.

– Добрый день, мадам!

– Добрый. Для меня забронирован номер.

– Ваше имя?

Еще не поздно отказаться от коротко стриженной брюнетки всолнцезащитных очках. Еще не поздно произнести собственное, перепачканноекровью Франсуа Пеллетье, имя. От того, что я скажу, будет зависеть весь мойсегодняшний день, и завтрашний, и все последующие дни. Если я произнесу «СашaВяземски», девушка сразу же внесет эту информацию в компьютер, к какой сетиподключен гостиничный компьютер – неизвестно. Но уж наверняка не к той, которуюежедневно вытягивает Ясин. Разве что размер ячеек сети совпадает – он мельчемелкого. Из них не вырвешься. Следователь-араб просит своего французскогоприятеля-полицейского пошерстить отели на предмет нахождения в нихвышеозначенной Сашa – и все, дело сделано. Я поймаюсь на крючок рано илипоздно.

– …Ваше имя, мадам?

– О, простите. Мерседес Гарсия Торрес.

– Одну минутку. – Девушка углубляется в монитор. –Да. Есть. Номер двадцать семь.

– Двадцать семь? Почему двадцать семь? – Ябезмерно удивлена.

– Что-то не так? Человек, который делал заказ,настаивал именно на этом номере.

Слезы выступают на глазах совершенно непроизвольно,совершенно не к месту, милый, милый Доминик, он решил сделать мне скромныйподарок под занавес, преподнести бездарной актрисульке букетик незабудок: жестс номером больше, чем на незабудки, не тянет.

– А номер двадцать пять свободен?

– К сожалению, мадам.

К сожалению – нет. Что ж, три года я прожила в двадцатьседьмом – поживу еще.

– Двадцать пять – мое счастливое число.

– Увы, – девушка искренне огорчена. – Но ямогу предложить вам пятнадцатый. Или тридцать пятый.

– Они с видом на океан?

– Простите, мадам? – переспрашивает девушка. –Я не поняла.

– Это шутка.

– А-а… ха-ха-ха! – Смех дается ей с большимтрудом; усилие, с каким она выдавливает его изо рта, обычно прилагают дляизвлечения из тюбика остатков зубной пасты.

– …не очень удачная шутка.