Теперь Виктор Петрович числился за следователем Пашутиным,ворчливым старикашкой-брюзгой, который начинал работу, кажется, чуть ли не приСталине, в общем, так давно, что люди столько даже не живут. Пашутин истовоненавидел демократические перемены и всех адвокатов, вместе взятых, и егопередергивало при словах «оправдательный приговор». Жалости к преступникам онне знал и даже, кажется, на обычное человеческое сочувствие был не способен. Нонадо отдать ему должное, въедлив старик был необыкновенно. Со всякимисомнениями «а может быть, это не он» к Пашутину подъезжать было бесполезно,такого рода сомнения были ему чужды, зато с предложениями «а давайте примеримего к другим преступлениям» можно было звонить даже среди ночи. Никто непонимал, почему Пашутин до сих пор не на пенсии, но все соглашались с тем, чтопри нынешней ситуации лишние руки никогда не помешают, а тем более рукиквалифицированные. Уж лучше пусть будет ворчливый и страдающий обвинительнымуклоном старый следователь, назубок знающий и официальное законодательство, иреальную практику, чем юный, неопытный выпускник института, который работатьпока еще не умеет и, что самое противное, не хочет учиться. То ли потому, чтосчитает себя достаточно грамотным, то ли потому, что вообще не намеревается вэтом кабинете надолго засиживаться.

Да, Пашутин наверняка разделит соображения Селуянова. Ктосказал, что если человек совершает одну серию преступлений, то он не можетсовершить другую? Почему они с самого начала уперлись в то, что преступник,убивающий бомжей и получивший прозвище Шутник, и преступник, отстреливающий наркоманов, –это два разных человека? С оружием прокололись? Так у него было два пистолета,из одного он наркоманов стрелял, из другого – бомжей.

Один пистолет успел спрятать, а со вторым его взяли. Почемуне может так быть? Может.

И с мотивом все логично выходит, хотя и сложно, но ведьВиктор Петрович Шувалов человек непростой. Наркоманов он убивает потому, чтоиз-за наркотиков потерял всю семью. Ученый из университета не имеет подходов кнаркодельцам, он не знает, как на них выходить и где искать, кроме того,наркодельцы очень похожи на всех крупных бизнесменов, то есть имеют свою охрануи систему безопасности, их убить не так-то просто даже профессиональномукиллеру, а уж тихому интеллигенту и подавно. А вот растративших остаткиинтеллекта одиночных наркоманов убить куда легче. И Шувалов пошел именно этимпутем, чтобы дать выход своей ненависти к зелью и ко всем тем, кто имеет с нимдело.

А бомжей Виктор Петрович убивает исключительно для того,чтобы отомстить следователю Образцовой, по вине которой, как он считает, погибего шестнадцатилетний сын. Он умышленно держит ее в страхе, оставляя записки идавая понять, что помнит о Татьяне и с каждым новым преступлением приближаетсяк ней. Последняя записка, оставленная возле тела Валентина Казаряна, была весьмакрасноречива. Бомжи – это изощренная месть, продуманная и жестокая, медленная имучительная. Поэтому и оружие для этих убийств выбрано другое, и сам стильсовершения преступлений принципиально иной. Отсюда и чужие отпечатки, и чужойпочерк. Шувалов понимает, что в преступлениях, направленных против следователяОбразцовой, заподозрят именно его если не в первую, то уж во вторую очередьобязательно, поэтому принимает меры безопасности. И оружие держит подальше отсебя. А в убийствах наркоманов никто никогда его не заподозрит, поэтому здесьможно особо не стесняться и пистолет хранить у себя дома. И уж тем более никтоникогда не свяжет две такие разные, такие непохожие друг на друга серииубийств.

Рассчитано грамотно, ничего не скажешь.

Пашутину идеи Селуянова понравились. Он удовлетвореннопотирал сухонькие ладошки и одобрительно кивал.

– Договорились, – подытожил следователь, – явозьмусь за окружение Шувалова, особенно за его бабу, наверняка она сообщницаили на худой конец в курсе дела. А ты давай действуй по своим каналам.Поглядим, что получится.

Через полчаса Николай уже звонил по всем нужным телефонам,искал необходимых ему людей и согласовывал проведение разработки в отношениизадержанного Шувалова. Первым, кому он позвонил, был Сергей Зарубин.

– Серега, я знаю, ты – лучший друг всех бомжей Москвы иобласти, – бодро начал он.

– И проституток, – добавил Зарубин. – Чегонадо-то?

– Камерника надо. Бомжеватого вида и соответствующегоповедения.

– Это можно. Вот если б ты у меня бандершу попросил,тут могли бы быть проблемы. И чего ты хочешь от моего человека?

– Хочу господина Шувалова по низу поработать на предметотношения к бомжам и лично к Татьяне Григорьевне Образцовой.

– Понятно, – протянул Сергей. – Совестьзамучила, да?

– Не умничай, когда со старшими разговариваешь, –отпарировал Селуянов.

ЗАРУБИН

Человек, которого Сергей Зарубин использовал длявнутрикамерных разработок в изоляторах временного содержания, носил странноепрозвище Принтер. Новомодное словцо приклеилось к нему года три назад с легкойруки молодого электронщика, задержанного за изнасилование. Дело в том, чтоПринтер, которого тогда звали просто Митькой Сычевым, ответ почти на любоеобращение к себе сопровождал метафорами одного и того же типа:

– Дай тыщонку на сигареты.

– Я деньги не печатаю.

– Дай сигаретку.

– Я их не печатаю, у самого мало.

– Что сегодня по телику?

– Я газеты не печатаю.

И так далее. Сексуально озабоченный электронщик, оказавшийсяс Сычевым в одной камере, отреагировал быстро:

– Слушай, ты, печатный станок, ты что, принтер?

Прозвище прижилось моментально и закрепилось навсегда.Принтер был мужиком толковым и хотя искренне любил выпить, но ясности ума ицепкости памяти не терял. Отчитываясь перед Зарубиным по выходе из камеры,передавал диалоги с другими задержанными почти дословно, ничего не упуская и непривирая, что было особенно ценно. Ведь агент – внутрикамерник в такой ситуации– единственный источник информации, оперативники будут тратить время и силы нато, чтобы ее проверить, и невозможно допустить, чтобы все было впустую из-затого лишь, что человек что-то придумал от себя.

Прошло три дня с того момента, как Зарубин отправил Принтерапоработать с Виктором Петровичем Шуваловым. Принтер вышел из камеры аккурат 10ноября, в День милиции, и подробно изложил Сергею историю своих взаимоотношенийс Шуваловым. Картина складывалась, с одной стороны, непонятная, с другойстороны, более чем подозрительная.

Хорошо известно, что человек, впервые оказавшийся в камере,обычно стремится к общению с собратьями по несчастью. Самый мощный двигательчеловеческих поступков – информационный голод. Человека снедает чувство тревогии неизвестности, он не знает местных порядков, ему нужны советы, как вести себясо следователем, ему хочется знать, разрешают ли свидания и передачи. Емусовершенно необходимо общение, чтобы избавиться от угнетающей неопределенности.Если человек, попавший в камеру, отмалчивается и на контакт не идет, это можетобъясняться несколькими причинами. Он может быть бывалым сидельцем, то естьчеловеком опытным, в советах и разъяснениях не нуждающимся. Он может бытьдействительно первоходком, но насмотревшимся фильмов и начитавшимся книг, изкоторых вынес твердое убеждение, что в камере все сплошь подсадные, поэтомуразговаривать и делиться информацией нельзя ни с кем. Или он может оказатьсяпросто необычайно сильным психологически человеком, который взвешивает на однойчаше весов последствия недостатка информации, а на другой – свое непреодолимоенежелание общаться с кем бы то ни было, и нежелание у него перевешивает, ибо синформационным голодом он умеет бороться.