вы – наши защитники и покровители! Мы с вами как одна семья, а вы – во главе ее. Кому же, как не вам, первому брать девок, чтобы родство между нами было самое настоящее? Эх, ваше сиятельство, ваше сиятельство!..

И старик заплакал навзрыд.

– Ну, ну, ну, старина! Не переживай так, – граф ласково похлопал его по спине. – Я бы уважил твою внучку, да года мои не молодые. Для мира я еще жив, а для женщин я уже умер.

– Да что вы, ваше сиятельство? – старик даже перестал плакать и недоверчиво уставился на графа.

– Да, да, умер, – кивнул Рауль. – Этически и эстетически.

– Что, ваше сиятельство? Виноват, не понял, – вытаращил глаза крестьянин.

– Я говорю, что поздно уже, наступила ночь, стемнело и похолодало. Мне пора в дорогу; я люблю спать под мерное покачивание моей кареты.

– Нет, ваше сиятельство, вы сказали какие-то мудреные слова, – не отставал от графа дотошный старик.

– Этически и эстетически? Запомни эти слова, старина. Они помогут тебе в жизни. Если твоя старуха станет заставлять тебя делать то, чего тебе не хочется, – скажи ей, что ты не можешь делать этого этически или эстетически. Все равно, какое из этих слов ты скажешь, главное, чередуй их: говори, что одно дело ты не можешь сделать из этических соображений, а другое – из эстетических.

– Да что вы, разве мою старуху проймешь учеными словами? – махнул рукой крестьянин. – Она еще, чего доброго, подумает, что это я так ругаюсь, схватит кочергу и огреет меня по спине. Бабы ученость ужас как не любят!

– Тут ты прав, мой друг. Женщины любопытны, но не любознательны.

– Ась?

– Мне пора ехать. Прощайте, дети мои! – крикнул Рауль крестьянам.

Они бросились провожать его и бежали вслед за графским кортежем до околицы деревни.

* * *

– Вы славно потрудились, месье Ульрих. Я прочитал тот отрывок, который вы мне дали, и должен признать, что ваш перевод очень хорош, – сказал граф Рауль, войдя в комнату Ульриха и возвращая ему папку с листами. – До какой книги Ветхого Завета вы дошли?

– До Псалтыря.

– Ого! Уже больше половины перевели. Славно. Но все же я хочу сделать вам замечание.

– Я слушаю, ваше сиятельство.

– Вы чересчур осторожны с текстом, месье Ульрих. Я не знаю древнеарамейского языка, но из вашего перевода видно, что оригинал нуждается в серьезной редакторской правке, – вы же хотите сохранить в нем все как есть.

– Править Библию, ваше сиятельство?!

– А чего вы так испугались? Почему бы и нет.

– Но она написана под диктовку Святого Духа!

– И это говорите мне вы – ниспровергатель авторитетов и разрушитель легенд? – граф расхохотался. – Бросьте, месье Ульрих, если бы Библия писалась под диктовку Святого Духа, то откуда бы в ней взялось столько несуразиц?

– Несуразиц?

– А то вы не знаете. Впрочем, пожалуйста, приведу примеры. В самом начале Бог создает Вселенную и первое, что он делает, сотворил свет, не так ли? А дальше: «И увидел Бог свет, что он хорош», правильно? И что же получается, пока он не увидел свет, не ведал Бог, что свет хорош? Наугад творил, что ли? Сотворил, увидел, что хорошо, и обрадовался. Выходит, Бог, всеведущий Бог, заранее не знает, что получится из его работы, поэтому и радуется, как дитя, что вышло неплохо, – ну, может ли такая глупость быть написана под диктовку Святого Духа, посудите сами?..

Подождите, подождите, я еще не закончил! Вскользь замечу, – над той ахинеей, которая написана в Библии про устройство мира, смеялись еще в античные времена, ибо и тогда уже знали, что небо это не твердь, к которой прикреплены звездочки на манер масляных плошек, а Солнце и Луна, объявленные в Писании однородными светилами, на самом деле разные небесные объекты, а именно – звезда и планета. Ну, да оставим научные знания; в конце концов, мои крестьяне до сих пор уверены, что небо твердое, но не очень прочное. Иногда в нем образуются дырки, и от этого идет дождь, потому как за твердью небесной содержится вода, которую Господь отделил от земли.

Оставим научные знания, остановимся на эпизодах попроще. Когда я был молод, мы с друзьями составили общество по изучению Библии. У нас был свой ученый монах, который читал и переводил ее нам; перевод его, кстати, был дрянной, ни в какое сравнение не идет с вашим. Переводил он слабенько, но для нас и этот перевод был откровением. Мы поняли, почему Церковь запрещает мирянам читать Писание, – помилуйте, вся вера пошатнется, коли станут его читать, да еще непредвзято! Помню, как мы до слез хохотали, слушая рассказ о пьянице Ное, который решил спасти от потопа всех тварей земных и для этого привел в свой ковчег каждой твари по паре. О Боже, Боже, мог ли ты продиктовать такое? Это же какой должен быть ковчег, чтобы в него столько тварей поместилось? И как Ной свозил их со всего мира? Слушая подобные рассказы, невольно думаешь, что тот, кто писал их, и сам был в сильно нетрезвом состоянии…

Вы морщитесь, месье Ульрих? Я не хочу обидеть ваши религиозные чувства, но как вы, скажем, объясните концовку истории о Каине и Авеле, приведенную в Библии? Каин убил Авеля, и за это Бог отправляет братоубийцу в изгнание. Каин в ужасе восклицает: «Всякий, кто встретится со мной, убьет меня!». Да кто «всякий – то», если на всей земле нет никого, кроме самого Каина и его отца с матерью – Адама и Евы? Ладно, положим, Каин мог повредиться в рассудке после убийства брата и забыть, что других людей на земле еще нет, – но Бог тоже это забыл, как ни странно. Он утешает Каина так: «Всякий, кто убьет Каина, отомстится всемеро». И принимает дополнительные меры безопасности: «И сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его». Дальше еще забавнее, – Каин ушел в некую землю Нод и там женился: «И познал Каин жену свою, и она зачала и родила Еноха». Ну, не бред ли, месье Ульрих? И такого бреда в Библии намешано едва ли не на каждой странице, – как вы объясните это?

– Не следует воспринимать все буквально, – отвечал Ульрих. – Возможно, за внешней абсурдностью содержится глубокий внутренний смысл.

– А, понимаю, – насмешливо протянул граф. – «Верую, ибо это абсурдно». Но Тертуллиан сказал это от беспомощности и от обиды. Почему бы нам не признать, дорогой месье Ульрих, что Библия писалась вовсе не под диктовку Святого Духа, что в написании ее принимали участие люди малограмотные, необразованные, а порой –