свою седую бороду. – Это еще весомее. Что вы так переживаете, не пойму.

– Не те способы, не те способы, – сказал Ульрих, горестно покачивая головой.

– Способы не те? – переспросил граф Рауль и от удовольствия даже стукнул кулаком по столу. – Мне это нравится! Вы не побоялись бросить вызов Риму, выступить против всей папской Церкви, не побоялись костра, но испугались сильных способов борьбы за ваши идеалы, за вашу веру, за вашу жизнь! Или вы рассчитывали, что все переменится само собой, неприметным образом? Борьба есть борьба, дорогой месье Ульрих! Вы всколыхнули и взбаламутили стоялую воду, и вы полагаете, что она не замутится? Сперва она будет мутнее, чем была, уверяю вас. А дальше зависит от вашего умения: сможете очистить воду – будет прозрачной, не сможете – останется мутной. А я с величайшим интересом посмотрю, что у вас получится, и стану помогать вам из отвращения к затхлому болоту.

Ну же, месье Ульрих, взбодритесь! Взбодритесь, и поедем в город, завтра же поедем. Вы нужны там, месье: ваши речи, ваш авторитет смогут спасти город от полной анархии и восстановить, а точнее, наладить порядок, новый порядок. Иначе вернутся церковники, вернется его преосвященство, ваша вера будет уничтожена, ваших сторонников перебьют; вы пойдете на костер, а я, скорее всего, закончу дни в какой-нибудь тюрьме, где меня тайно удавят… Завтра мы едем в город, месье Ульрих!

«Эпоха Реформации». Художник Вильгельм Каульбах

* * *

В алтаре церкви, лишенном своих врат, около дымящихся головешек потухшего костра спали несколько человек. Один из спавших заерзал, закашлялся, потом потянулся, громко зевнул и высунул голову из-под дорогой парчовой ризы, которой укрывался как одеялом. Минуть пять он смотрел на тонкий дымок, поднимающийся от пепелища костра, на спящих людей и на длинный неф собора, пронизанный столбами яркого утреннего света, падающего из окон.

По церкви гулял сквозняк; дверь храма, сорванная с одной петли, висела криво: ударяясь об стену, она издавала странные, одновременно глухие и звенящие звуки. Везде были видны следы разорения: на полу валялись разноцветные осколки разбитых витражей, куски гипса и мрамора от разрушенных статуй, разломанные доски икон, ошметки церковных одеяний, растоптанные восковые свечи, и еще много останков того, что составляло священное убранство церкви.

Укутанный ризой человек поднялся и сел. Еще раз от души зевнув, он толкнул лежащего рядом с ним другого человека, укрытого таким же парчовым одеянием, и сказал ему:

– Вставай, брат Иоганн, утро наступило. Холодно, и есть хочется.

– Отстань, Якоб, – послышался сиплый простуженный голос. – Я не хочу вставать. Я посплю еще.

– Замерзнешь, брат Иоганн. Костер совсем погас.

– Ну, так разожги его снова!

– Что проку разводить костер, когда на нем нечего пожарить. Один ученый богослов говорил мне, что даже в аду жгут огонь только в ожидании грешников. Вставай, брат Иоганн, пойдем добывать еду. Я очень хочу есть, клянусь райским блаженством!

– Да угомонись ты! – прикрикнул на Якоба кто-то лежавший у стены. – Отправляйся за едой, отправляйся в ад или в рай, отправляйся куда угодно, но дай поспать спокойно!

– Вот видишь, брат Иоганн, люди уже сердятся, – сказал Якоб, понижая голос. – Ну же, вставай!

– Ох, будь ты проклят! – с тяжким вздохом проговорил Иоганн, поднимаясь. – И черт меня дернул связаться с тобой еще там, в монастыре! Если бы ты не был таким толстым, я бы решил, что ты ангел мести, ниспосланный мне Господом за грехи.

– Это только Бог знает, кто кому за грехи послан! – возразил Якоб. – Уж как я-то намучился, брат Иоганн, с тех пор, как мы вместе с тобой таскаемся по свету!

– Замолчите вы! – зашикали на них со всех сторон. – Сумасшедшие расстриги! Идите отсюда, ради Христа, дайте поспать!

– Пошли, пошли, брат Иоганн, – зашептал ему Якоб. – Народ тут отчаянный и ничего теперь не боится. Пошли, пока нам бока не намяли.

Они вышли на улицу, обвернувшись ризами на манер римских тог. На соборной площади им повстречалась шумная компания, которая, по всей видимости, гуляла со вчерашнего дня:

– О! Глядите-ка, Якоб с Иоганном решили принять сан! Ишь, как разоделись, песьи дети! А не спросить ли нам папского благословения на то, чтобы сделать Якоба епископом? Точно, пошлем делегацию в Рим, пусть попросят за Якоба!

– Нет ли у вас что-нибудь из еды, добрые люди? – кротко обратился к ним Якоб. – Со вчерашнего дня мы ничего не ели.

– Со вчерашнего дня? Да ведь теперь только утро! – весело закричали ему. – Хорош постник, – больше одной ночи поститься не может!

– Как неопровержимо доказал в своих проповедях отец Ульрих, пост необязателен для христианина и даже вреден для него, – возразил Якоб. – Из-за несогласия с обязанностью поститься, – также как из-за общей бесполезности монашеской жизни, – мы и ушли из монастыря: я, брат Иоганн и отец Ульрих, которого тогда звали братом Ульрихом. Мы не побоялись бросить вызов самому Папе и первыми восстали против того, что давеча подняло на восстание и вас, а вы жалеете для нас еды?

– Правда, они пришли вместе с отцом Ульрихом, они – его друзья. Для друзей Ульриха – все что угодно, накормим их! Отнесем их в трактир на руках! – и кампания подхватила толстого Якоба и худого Иоганна и с криками потащила по улицам города:

– Дорогу героям! Эй, дайте дорогу героям борьбы с ханжеством и суевериями! Дорогу борцам с папской тиранией, дорогу тем, при имени которых Папа трепещет и обливается холодным потом!..

В трактире начавшая, было, трезветь кампания подзаправилась вином, отчего пришла в еще более веселое состояние чем раньше.

Молодой студент залез на стол и, размахивая руками, продекламировал:

Распутница, владея светом целым,

Такой себе присвоила почет

И власть такую над душой и телом,

Как Бог, который в небесах живет!

И долго тешилась она. Но вот

Стрелу в нее какой-то враг направил,

А там и лекарь вдруг ее оставил,

Беспомощную и больную тяжко.

Плоха она, и кто-то уж расславил,

Что впала в слабоумие, бедняжка.

– Догадайтесь, о ком эти стихи? – возопил студент и свалился бы со стола, если бы не был подхвачен товарищами. Он пытался сказать еще что-то, но его никто не слушал. Студент пригорюнился, но тут его взор упал на Иоганна и Якоба:

– Эй, святые братья, расскажите о вашей жизни в монастыре! Греха в ней, поди, было целое море.

– Мы жили в горах, в маленькой обители, удаленной от селений, –