– Что надо делать?

– Я не знаю.

– Ты рожаешь?

– Не знаю.

– Как это не знаешь? Должна знать! У тебя схватки есть?

– Уже пару дней, но слабые. Правда, сегодня стали сильнее.

– Так, без паники! Люди каждый день рожают… У меня «фолькс» стоит в двух минутах отсюда, я тебя сейчас в больницу отвезу! – Эдвард взял меня за руку, и мы перешагнули через лужу, которая потекла к бордюрному камню. – Только вот что…

– Да?

– Если родишь в моей машине, полную чистку салона вычту из твоей доли наследства!

Пока я дозванивалась до Кейт, Эдвард с восторгом примерял на себя новую роль в разворачивающемся спектакле, с готовностью ухватившись за предлог обгонять другие машины по внутренней полосе, пролетать на красный свет и без нужды нажимать на сигнал. В какой-то момент он высунулся из окна и громогласно оскорбил пожилую женщину на пешеходном переходе, приказав ей поторапливаться, не то у него сестра сейчас в машине разродится. Раньше я сгорала бы от злости и унижения, оказавшись в полной зависимости от Эдварда, но сейчас какой в этом был смысл? Схватки переключились на новую передачу, едва мы отъехали от конторы посредников. Ощущения были скорее неприятными, нежели мучительными, – примерно как сильный радикулит в сочетании с судорогами в желудке и менструальными болями. С каждой схваткой мой живот становился твердым как камень, но я легко справлялась, размеренно дыша. Я все контролирую.

С третьей попытки я дозвонилась до Кейт. Она сказала, что сейчас забросит детей к подруге и примчится в больницу с моей сумкой для роддома и пакетом с необходимыми вещами (все это я собрала уже с месяц назад). Закончив разговор, я начала отслеживать по телефону частоту схваток, которые накатывали с промежутком примерно в пять с половиной минут и длились по тридцать секунд.

– Не гони, – сказала я Эдварду, – я еще не в том состоянии, чтобы лететь в больницу. Пройдет довольно много времени, прежде чем ребенок родится.

– Ты уверена? – спросил он, но ногу с педали акселератора немного приподнял.

– Поверь мне, Эдвард, я бы не стала лгать. Мне не очень хочется, чтобы роды у меня принимал ты.

– Фу-у! О, тогда давай кое-куда заедем. Тут есть музыкальный магазинчик – я давно хотел там побывать!

Но я велела ему забыть о магазинчике – не хватало еще томиться в машине, пока Эдвард будет истекать слюной над редким винилом. В ответ он свернул слишком резко. Меня мотнуло, но я схватилась за край сиденья и удержалась. Эдвард дулся до самой больницы.

Когда удалось отыскать место на парковке для пациентов, неприятные ощущения усилились настолько, что я с трудом держалась. В людной приемной меня скрутило с неожиданной силой; я остановилась и стиснула Эдварду локоть.

– Эй, больно!

– Не поверишь, у меня то же самое…

Когда схватка прошла, мы встали в очередь на лифт. Новая схватка накатила уже в длинном коридоре родильного отделения. Я снова вцепилась в локоть Эдварда, пока он объяснял ситуацию медсестре на ресепшене. Темноволосая акушерка с испанским акцентом, представившаяся Клаудией, отвела нас в маленькую палату и предложила мне поудобнее укладываться на кровать. Эдвард рухнул на стул в углу, с облегчением препоручив меня чьим-то заботам. Клаудиа подсчитала частоту моих схваток, измерила пульс, температуру и давление, а я тем временем диктовала ей план родов: только естественный процесс, никаких обезболивающих и стимулирующих ни при каких обстоятельствах. Я знаю, как врачи и акушерки любят своевольничать, и намерена избежать массированного вмешательства. Клаудиа улыбнулась про себя, делая записи, затем попросила меня переодеться в больничный халат, пощупала мой живот и провела внутренний осмотр. Я велела Эдварду подождать снаружи.

– Ваш партнер по родам вполне может остаться, если хочет, – сказала акушерка.

– Он не партнер, он мой брат!

– Ну тогда, наверное, не надо. Хотя так приятно видеть, как брат поддерживает свою сестру!

Помяв мне живот, Клаудиа проверила, насколько раскрылась шейка матки. Три сантиметра, сообщила она, мне еще долго трудиться. Она попозже заглянет проверить, как у меня дела. Эдвард вернулся, как раз когда началась очередная схватка. Я снова держалась за его руку и размеренно дышала. Где-то в отделении кричала женщина, а еще одна мычала, как корова. Я не собиралась вести себя подобным образом. Я всегда достойно терпела боль. Когда я в детстве разбивала колено, то доставала аптечку, промывала рану и наклеивала пластырь. Эдвард в аналогичной ситуации вопил как резаный и требовал мамочку.

– Смешно, что после всего я помогаю тебе рожать, – сообщил мой брат, когда я отпустила его руку.

– Да, просто обхохочешься.

– Я по тебе даже немного скучал.

– Ну в это трудно поверить…

– А я вот скучал. Мама была клеем, который держал нас вместе. Мне пришло в голову, что теперь, когда ее не стало, мы можем вообще никогда не увидеться. И когда я это понял, мне стало как-то даже грустно. С кем же я буду ссориться, если не с собственной сестрой?

– Уверена, ты кого-нибудь найдешь. Кстати, не все братья и сестры ссорятся друг с другом, это необязательно.

– Знаю, но у нас изначально было мало шансов на мирное сосуществование. Мы были запрограммированы на ссоры – мама тряслась надо мной, а ты была папина дочка.

– Никогда я не была папиной дочкой, он обращался с нами одинаково скверно.

– Но сразу же было ясно – ты у него зеница ока. У тебя его способности к учебе, ты тихая, задумчивая, благонравная. А я, по его мнению, был сорванцом. Где мне равняться с мисс Паинькой…

– Ему не было дела ни до одного из нас, Эдвард. Он думал только о том, где взять выпивку.

– Значит, мы опять помним одно и то же по-разному. Наверное, правда субъективна – у каждого своя версия. Может, и твоя, и моя одинаково верны.

Эта мысль показалась мне нехарактерно глубокой для моего брата.

– Не исключено, – отозвалась я.

– Но моя правда все же немного вернее, чем твоя.

После очередной схватки я сказала Эдварду, что он со своей задачей справился – довез меня в больницу. Ни к чему ему здесь попусту сидеть. Он ответил, что не считает, будто сидит зря, потому что должен же кто-то со мной посидеть.

– Хорошо, – сказала я, – но только до приезда Кейт и ни минутой дольше.

– Отлично. Я только метнусь в коридор курнуть и вернусь еще до следующей схватки.

Не вернулся. Я согнулась пополам, стиснула зубы и сжала простыню в кулаках. Не стану кричать. Я не из истеричек. Женские тела специально созданы для деторождения, родовые боли не могут быть больше того, что мы в состоянии вынести. Дух торжествует над материей. Когда схватка отхлынула, как волна, я заметила через оконце палаты, что уже стемнело. Мне было одиноко. Эдвард прав – нужно, чтобы кто-то был рядом и помог мне это выдержать. Я не хочу все делать одна. Конечно, я хотела, чтобы здесь была моя подруга Кейт: ее присутствие будет дельным и успокаивающим, к тому же она проходила через это сама и разберется, что к чему. Но при этом я не могла перестать думать о Робе. С практической точки зрения от него было бы мало толку, но он умеет вызвать у меня улыбку, даже против моей воли. Я думала о том, сколько он для меня сделал – помог с вещами матери, поставил у себя мебель, возил меня куда нужно, нянчился со мной, когда я тяжело переживала новость о моем удочерении, звонил и писал мне, когда я не могла заснуть, не прекращал общения, хотя я обдавала его холодом, а Эдвард скандалил. Интересно, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить Роба за все? Мне стало очевидно: я хочу, чтобы он сейчас был рядом до самого финала и потом тоже. Это не озарение – полагаю, я поняла уже давно, но не хотела признавать, что я, как все, безоружна перед иррациональными чувствами, сдирающими внешний защитный слой, оставляя нас беззащитными и уязвимыми. Неужели я и вправду решусь позволить этому свершиться?