– Хочешь, я приеду за тобой?

– Не нужно.

– Или давай я позвоню Родику и скажу, чтобы он приехали забрал тебя с работы. Ты там совсем одна… Я ведь не хотела тебе говорить…лучше бы, чтобы ты была с Родиком… такое известие, а ты одна…

Аэлла все говорила и говорила, но Люба не слушала ее. Сердцебилось в груди мощными частыми толчками, которые отдавались в горле и в висках.Она с недоумением посмотрела на зажатую в руке телефонную трубку и положила еена рычаг. Ей хотелось закричать в голос, изо всех сил, закричать, завыть,забиться в слезах, и чтобы ни перед кем не было стыдно, чтобы не нужно былосдерживаться и сохранять приличный вид. Ей нужно было выплеснуть всю боль, всесвое накопившееся за несколько лет напряжение и внезапно обрушившееся на неегоре. «Я больше не могу, – подумала Люба. – Я больше не выдержу. Ясойду с ума».

Почти ничего не видя от застилавших глаза слез, она ощупьювышла в маленькую комнату отдыха, дверь в которую располагалась прямо за еекреслом, бросилась на диван, прижала к лицу кожаную подушку, вцепилась в неезубами и издала глухой протяжный вой. Грудь разрывалась, виски ломило, внутриразливалась леденящая пустота.

Через четверть часа Люба Романова вышла из комнаты отдыха вкабинет и перезвонила Аэлле.

– Прости, что бросила трубку. Не справилась ссобой, – устрашающе ровным голосом произнесла она.

– С ума сошла! Не вздумай извиняться. Я все понимаю. Тыдействительно не хочешь, чтобы я приехала? Подумай как следует.

«Хочу, – подумала Люба. – Конечно, я хочу. Хочу,чтобы приехала ты, и Родислав тоже чтобы приехал, и чтобы он все узнал не отменя, и чтобы пережил этот удар один, без меня, потому что у меня нет сил егоподдерживать и утешать, и у меня нет сил набраться мужества и сказать ему. Ябольше не могу. Я больше ничего не могу. Я умерла».

– Спасибо, Аэлла, я справлюсь.

«Я не справлюсь. Я больше никогда ни с чем не справлюсь. Яне смогу быть поддержкой ни Родику, ни Лельке, ни папе. У меня больше нет сына.Господи!!!»

Она тупо смотрела на разложенные на столе бумаги. Зачем ониздесь? Что она делала? Составляла какой-то план… Какой? Зачем? Для чего? Какоеэто все имеет значение, когда Коли нет… Надо позвонить Бегорскому, сказать, чтоплан, который он ждет завтра с утра, не будет готов. Андрей спросит: а когда?Что ему ответить? Что никогда? Придется ему все объяснять, но у нее нет сил,она не сможет произнести вслух страшные слова о том, что Колю… Нет, она нетолько вслух, она и мысленно их произнести не может. А как же Родик? Как емусказать? Или не говорить? Не расстраивать? Пусть поживет еще несколько дней впокое, пока она наберется сил и сможет сказать ему.

Это было очень соблазнительно. Пересидеть здесь еще паручасов, постараться окончательно прийти в себя, налепить на лицо выражение покояи безмятежности и вернуться домой. Никому ни о чем не говорить. Покормитьужином, посидеть перед телевизором и лечь спать. А завтра уйти на работу ипогрузиться в повседневные заботы. Хотя нет, посидеть перед телевизором неудастся, телеканалы прекратили вещание в связи с пожаром. Ну, можно посмотретькакое-нибудь кино на видике. Получится ли у нее? Надо постараться. Может быть,ей даже удастся закончить план, чтобы завтра утром отдать его Андрею, тогдаможно сегодня не звонить и ничего не объяснять.

Люба стала всматриваться в текст на лежащем перед нейлистке, но ничего не понимала. Снова зазвонил телефон.

– Любаша… – голос Родика ударил в ухо изахлебнулся. – Я все знаю.

– Откуда?

– Мне позвонил Бегорский. А ему – Аэлла. Как ты тамодна? Хочешь, я приеду?

– Не нужно, Родинька. Я уже ничего. Поплакала, и сталополегче. Я скоро вернусь.

– Андрей сказал, чтобы ты завтра не выходила на работу.Сиди дома, сколько тебе нужно. И возвращайся быстрее.

Он просит ее вернуться. Он хочет быть рядом, когда ей плохо.«Нет, – тут же поправила себя Люба, – он хочет, чтобы Я была рядом,когда ЕМУ плохо. Да какая разница? Главное, что он все знает. И что мы вместе».

– Леля дома? – спросила она.

– Дома. Я ей уже сказал.

– Как она?

– Плохо. Ушла к себе и плачет. Приезжай быстрее, Любаша.

– Хорошо, – пообещала она, – сейчас выезжаю.

Она позвонила водителю и через десять минут села в машину.Город жил своей обычной жизнью, летним воскресным вечером на дорогах было малоавтомобилей, дачники начнут возвращаться попозже, и пешеходов на улицах тожебыло немного. Люба по привычке смотрела на идущих людей, какой-то молодоймужчина показался ей похожим на Колю, сердце привычно дернулось и тут жеоборвалось: всё, теперь можно не смотреть на пешеходов в надежде увидеть сына,он никогда не пройдет по этим улицам, и ни по каким другим улицам он тоже непройдет. Его больше нет. Совсем нет. Нигде.

Это невозможно было осмыслить. С этим невозможно смириться.И ей казалось, что с этим невозможно будет жить.

* * *

Прошло несколько дней, прежде чем Люба решилась поговорить сТамарой, которая пока ничего не знала о смерти своего племянника Николаши.

Она приехала к отцу, выбрав вечер, когда Тамара не работала:у той был график «два дня через два с девяти утра до девяти вечера».Телевидение по-прежнему не работало, и Люба захватила с собой нескольковидеокассет с любимыми фильмами отца, чтобы чем-то занять старика, пока онапопробует уединиться с сестрой. С выбором кассет она угадала, НиколайДмитриевич обрадовался и сразу попросил поставить ему «Освобождение» Озерова.

Услышав про Колю, Тамара тихо охнула и схватилась руками заголову.

– Бедная моя, бедная, – приговаривала она,раскачиваясь из стороны в сторону. – Как же ты с этим справишься?

– Справлюсь, – слабо улыбнулась Люба. – Мнедеваться некуда, придется справиться.

– А как Родька?

– Ничего, держится. И в целом все ничего, Тома, ты занас не волнуйся.

– А как быть с папой? Ты ему скажешь?

– Ни за что! Он этого не переживет. Да и как сказать?Колька же якобы за границей, работает по контракту. Если сказать, что он тампогиб, то встанет вопрос о транспортировке тела и о захоронении.

– Ты права, – согласилась Тамара. – Что же мыему скажем?

– Ничего, – вздохнула Люба.

– Как – ничего?! Совсем ничего?

– Совсем.

– И будем делать вид, что Коля жив?

– Придется.

Тамара долго молча смотрела на сестру, словно стараясьпонять, не снится ли ей этот чудовищный в своей нелепости разговор.

– То есть ты, – медленно произнесла она, –собираешься на папины вопросы о Коле отвечать, что у него все в порядке, что онзвонил из… откуда?