– Из Аргентины, – едва слышно проговорилаЛюба. – Да, все будет именно так. А как может быть по-другому? Тыпредлагаешь мне сейчас признаться папе, что я много лет обманывала его, чтоКолю выгнали из института, что в армию он пошел не по своей воле, что он вор икартежник, что он обделывал с какими-то бандитами какие-то грязные делишки ичто последние пять лет он не работал за границей, а был в бегах и в концеконцов его убили? Я так должна поступить?

Сказала – и обмерла. Впервые за эти несколько дней онапроизнесла вслух это страшное слово: «убили». Ее сына убили, ее Коленьку, еесыночка, ее золотого мальчика, ее кровиночку. Ей стало не по себе. Показалось,что вот теперь, после того как она сказала, Николай умер по-настоящему.

– Знаешь, Тома, а мне стало спокойнее, – сказалаЛюба. – Я больше не волнуюсь за Колю, не думаю о том, где он, что с ним,не голодает ли он, не болеет ли, не страшно ли ему, не одиноко ли. Я больше недумаю о том, найдут его или нет. Все уже случилось. И теперь я точно знаю, чтоему не больно, не холодно и не страшно. Ему было пятнадцать, когда я всерьезначала за него беспокоиться. А сейчас ему тридцать пять. – Она сделалапаузу и добавила: – И всегда будет только тридцать пять. Двадцать лет я думалао нем день и ночь, ни на минуту не забывая, ни на секунду не расслабляясь.Двадцать лет я волновалась, постоянно ожидая каких-нибудь гадостей,каких-нибудь известий, я боялась, что он попадет в милицию, что его сноваизобьют, что он опять окажется в больнице с побоями и переломами, что еговтянут в какую-нибудь авантюру, что он что-нибудь украдет. Двадцать летбеспрерывного ежечасного напряжения! Последние пять лет я знала, что его ищут,чтобы убить, и все время думала об этом. А вот теперь все это закончилось. И ясмогу жить спокойно. Да, мне больно, мне горько, но мне спокойно. То, что яговорю, наверное, звучит ужасно, да?

Тамара обняла ее, прижала к себе.

– Бедная моя Любанечка, – приговаривала она, гладясестру по спине, – маленькая моя девочка.

Люба заплакала, не разжимая губ, чтобы не застонать. Застеной грохотали взрывы, командиры что-то выкрикивали, и вряд ли отец услышалбы, даже если бы она зарыдала в голос, но она все равно старалась производитькак можно меньше шума.

– Наверное, когда Гриша умер, тебе было тяжелее, –сказала она. – Ты же от него не видела ничего, кроме радости. И потом, онпогиб внезапно, ты не была готова к его смерти, а я готовилась много лет.

– Знаешь, – улыбнулась Тамара, – когда Гришине стало, я весь первый год думала о том, что больше никто никогда не скажетмне, как сильно меня любит. И только через год я спохватилась. Поняла, что мыгорюем не о человеке, который ушел, а о себе. Ты права, тому, кто ушел, неплохо, не холодно, не голодно, не больно и не страшно. А вот нам, оставшимся, ибольно, и горько, и страшно, и одиноко. Мы не покойника на самом делеоплакиваем, а себя, оставшихся без него.

– Гриша часто говорил тебе, что любит?

– Каждый день раз по десять.

– Надо же, – задумчиво проговорила Люба. – Ятолько сейчас подумала о том, что Родик никогда мне этого не говорил.

– Как – никогда? – удивилась Тамара. – Что,совсем никогда?

– Совсем.

– И даже когда женихом был?

– И тогда тоже.

– И когда предложение делал? Неужели не сказал?

– Нет. Я даже не помню, чтобы он как-то специальноделал предложение. Просто мы вместе решили, что поженимся.

– И что, в первые годы после свадьбы тоже не говорил,что любит?

– Нет. Странно, правда?

– Ничего странного, – решительно отрезалаТамара. – Все люди разные. У одних есть потребность это говорить, а удругих ее нет.

– Да нет же, я не об этом. Странно, что я только сейчасоб этом подумала. Интересно, Лизе он говорил, что любит? Или еще какой-нибудьженщине.

– А ну-ка прекрати немедленно, – рассердиласьТамара. – Что еще за мысли? При чем тут Лиза? Ее уже давно нет в Родькинойжизни, и выброси ее из головы. Она тебе не соперница.

– Не могу, – Люба покачала головой. – Я всевремя о ней помню. Конечно, я молчу, не задаю Родику лишних вопросов, если онсам не заговаривает о ней, не попрекаю прошлым, но я все время помню об этойженщине и ее детях. И знаешь, я ведь до сих пор ревную. Он со мной не спит, нос кем-то же он должен спать, ему ведь всего пятьдесят шесть. Я думаю об этом, имне неприятно. Я дура, да?

– Конечно, дура, – сердито отозваласьТамара. – Разве тебе об этом нужно думать?

– А о чем? – беспомощно спросила Люба.

– Тебе нужно думать о том, как выжить после Колинойсмерти.

– И как? Как мне выжить?

Она снова заплакала.

– Поменяйте мебель, сделайте ремонт, чтобы ничто ненапоминало о Коле. А еще лучше – купите новую квартиру, если средствапозволяют. Ты сейчас у себя дома постоянно будешь натыкаться на вещи, которыенапоминают тебе о Кольке. Его комната, его диван, его диски, его одежда, егокниги. Тебе будет больно каждую минуту, ты просто не сможешь находиться дома.Переезжайте. Это тебя отвлечет.

– Думаешь?

– Уверена! Вы с Родиком будете подыскивать новуюквартиру, будете ездить смотреть варианты, потом затеете там ремонт, начнетевыбирать мебель, покупать утварь, технику, шторы и все такое. Этой головнойболи вам хватит на год, и это еще хорошо, обычно бывает дольше. Вот давайпомечтаем, – воодушевленно продолжала Тамара, – сколько комнат вамнужно, чтобы ни в чем себе не отказывать.

Люба моментально включилась в обсуждение. Тамара обладалазавидной способностью заражать окружающих своим энтузиазмом.

– С учетом папы и тебя?

– Для начала нас не учитывай, папа отсюда не двинется.Считай только себя, Родика и Лелю. Какие помещения тебе нужны, чтобы жить легкои счастливо?

«Мне нужно, чтобы Коля был с нами и чтобы с ним все было впорядке», – подумала Люба, а вслух сказала:

– Нужна общая гостиная, большая, просторная, и кухнятоже большая, и столовая, чтобы не кормить людей в кухне. Ты же знаешь, Родикчасто приводит гостей, из-за этого у нас в комнате стоит большой стол, и намтам совсем не повернуться. Это самое главное.

– Хорошо. Давай дальше.

– Комната Лели. Наша спальня. И кабинет Родику, чтобыон поставил туда свой компьютер и спокойно работал. Да, еще хорошо бы двасанузла, чтобы у Лели была своя ванная. Вот и все.

– Да, – рассмеялась Тамара, – невысоки у тебязапросы.

Люба с недоумением посмотрела на сестру.

– А что еще нужно? Я вроде бы ничего не забыла.

– Себя ты забыла, дурища! А тебе самой кабинет ненужен? И компьютер тебе тоже не нужен? Ты вон по выходным работаешь, да и вбудни допоздна задерживаешься, а все почему? Потому что дома тебе некудапоставить компьютер. Ты его поэтому и не покупаешь.