Вот вчера, совершенно случайно включив телевизор, я зацепиласьвзглядом за передачу «Дорожный патруль» и в изумлении просмотрела репортаж. Двемашины ехали навстречу друг другу. Одна, которой управлял не совсем трезвыйчеловек, вылетела на полосу встречного движения и со всей силы врезалась лоб влоб в другую. У иномарки, нарушившей правила, начал вытекать из бака бензин,полупьяный виновник происшествия, зажатый в салоне, не мог самостоятельновыбраться. Господь явно замыслил сжечь его живьем. И тогда водительпострадавших «Жигулей» кинулся вытаскивать того, кто изуродовал его тачку.Кое-как он выволок алкоголика наружу и оттащил к обочине. Кстати, оченьвовремя, разлитое топливо вспыхнуло, и огонь мигом охватил машины. Маленькаядеталь: у того, кто поспешил на помощь, была… сломана нога. Уж как он ухитрилсяс перебитой ногой носиться по шоссе, спасая того, кто причинил ему физический иморальный ущерб, я не понимаю, но твердо знаю: такой человек не предаст другаради зеленой ассигнации!

И Володя Костин не мог брать взятки и покупать тайком отвсех квартиры и машины, ну нехарактерны такие поступки для его личности. Славкаошибается!

Я захлопнула окно и глянула на часы: семь сорок, поравытаскивать Кирюшку с Лизаветой из уютной постели. Я распахнула дверь комнатыЛизаветы и крикнула:

– Эй, пора вставать! – и неожиданно приняларешение.

Так, скоро явится Константин Ребров. Допрошу мужика спристрастием. Пусть расскажет, кто дал ему информацию о Вовке, я поеду к этойличности и потребую показать мне четырехкомнатные хоромы и джип, принадлежащийКостину. Я поверю в этот бред только тогда, когда увижу все это собственнымиглазами.

Ребров оказался точен, как Восточный экспресс. Ровно вдевять ноль-ноль раздался звонок в дверь Вовкиной квартиры. Я открыла. Напороге стоял маленький, щуплый человечек, по виду смахивающий натринадцатилетнего мальчишку.

Константин, очевидно, знал о производимом впечатлении,потому что изо всех сил старался быть солидным. Щеки и подбородок мужикаукрашала черная растительность. На носу сидели дорогие очки в модной оправе, атело было задрапировано в длинный, почти до пят, темно-синий кожаный плащ. Новсе старания пропали втуне. Выглядел он как подросток, загримированный подвзрослого дядьку, – смешно и нелепо. Единственно, что в нем было приятным,так это голос – густой, сочный бас. Хотя, согласитесь, подобный экземплярдолжен был изъясняться дискантом.

– Вы Евлампия Романова? – прогремел Ребров.

Я кивнула и пригласила его войти. Константин начал бродитьпо квартире.

– Ремонт делали не так давно, – завела я, –сантехнику меняли…

– Это без разницы, – ответил агент.

– Ну как же…

– Да просто, тот, кто купит, под себя переделыватьначнет, важно другое!

– Что?

– Месторасположение дома, этажность, метраж, наличиемусоропровода и телефона, высота потолка, санузел какой, раздельный илисовмещенка, – методично перечислял Ребров и вынес вердикт: – Тысяч задвадцать пять можно попробовать поставить, если желающих не найдется, станемснижать цену. Вы как хотите, через агентство или мне доверите?

– Разве вы не в риелторской конторе служите?

– В «Золотом ключе», – улыбнулсяКонстантин, – только иногда беру «левых» клиентов. Да и вам выгоднейполучится. В агентстве тысячу долларов заплатите, мне же только пятьсот, можетене волноваться, все сам сделаю, документы соберу, вам лишь останется денежкиполучить, даже выписываться не придется, только паспорт дайте.

– Я здесь не прописана, квартира досталась мне понаследству.

– Давно?

– В начале сентября брат умер.

– Ну, – поскучнел Ребров, – в течениеполугода вы с этой жилплощадью ничего сделать не сможете. Очень жаль. У меняклиент сейчас есть, такую однушку хочет, в этом районе, но, видно, не судьба.

– Кофе желаете? – вежливо предложила я.

Константин глянул на часы.

– Давайте глотну. Холод какой на улице, словно несентябрь, а конец ноября.

Мы уселись на кухне. Ребров оглядел голое окно, разномастныекружки, стол, не покрытый ни клеенкой, ни скатертью, и заявил:

– Холостой небось брат-то ваш был. Неуютно жил.

– Угадали, – ответила я, – женой Вова неуспел обзавестись.

– Молодым, что ли, помер?

– Первого октября бы сорок исполнилось.

– Да ну? Чего же приключилось? Рак? Или в аварию попал?

– Он покончил с собой, в тюрьме.

– Извините, – тихо сказал Ребров.

Я отставила чашку и накрыла своей ладошкой его противнопотную ручонку.

– А вы знали моего брата!

– Быть того не может, – дернулся Ребров.

– Может, – ответила я, – смотри сюда,Константин.

Агент, как завороженный, уставился на меня. Я покачала передего носом ключом, висевшем на простом колечке.

– Что это? – тихо спросил Ребров.

– Ключи от квартиры, где мы сейчас сидим, – милоулыбнулась я, – дверь заперта, а теперь гляди. – Со всего размаха язашвырнула ключики в открытую форточку.

– Это чего, зачем? – начал заикаться Константин.

– А затем, мой ангел, что ты не уйдешь отсюда, пока нерасскажешь, кто велел тебе оболгать майора Костина и написать пасквиль подназванием «Мент позорный».

Агент сравнялся цветом с холодильником.

– Вы… вы…

– Я сестра Володи Костина, родная. Майор попал положному обвинению в Бутырскую тюрьму. В камеру принесли помойную газетенку ствоим опусом. И брат покончил с собой. Между прочим, оставив записку: «Прошувинить в моей смерти Константина Реброва, извалявшего в грязи честное имямайора Костина». Кстати, имей в виду, что только от меня зависит, давать или недавать ход делу о доведении до самоубийства.

Трясущимися руками Ребров достал сигареты и зажигалку.

– Впрочем, – решила я слегка успокоить его, –если расскажешь всю правду про того, кто заставил тебя написать вранье, то япривлеку к ответственности не тебя, а его! Ну, колись, откуда получили «жареныефакты»?

Ребров не только внешне был похож на мышь. Душа у него тожеоказалась мышиной.