Так не заботится мать о своих обожаемых чадах,

Как ты носилась со мной, Барбара, сердцем добра.

Вот за это тебя любит вечною Цельтис любовью,

И прославляет мой стих свойства благие твои,

Стих, что тебе одной я пою в этой книжке четвертой,

В коей потомство прочтет славное имя твое.

Лишь когда круг восьмой Колесницу в Скифское море[482]

30 Ввергнет и солнечный диск встанет из западных вод,

Станет Балтийский залив сливаться с Истром Эвксинским

И ледяные края Фула покинет навек,

Цельтис только тогда о вечной забудет любови;

Барбара, знай, ты в краях северных стала славна.

В час, когда мой дух отыдет к родному светилу,

И пресечется жизнь единокровной звезды,

Наши тела пускай похоронят в земле этой вместе,

И на камне о нас будет написано так:

«Здесь останки свои с останками Цельтиса вместе

40 Барбара погребла, слава холодных краев».

Станет арктический круг, небосвод завершающий остьем,

Сверху вперять каждый год в наши надгробия взор.

6. К Барбаре, вверяя ей свою старость

Я уже в возраст шестой[483] вступил, когда сил маловато

И до седьмицы седьмой, Барбара, чаю дожить,

Дней, когда нос крючком, и на темени пух белоснежный,

Рытвины и бугры на безобразных щеках.

Ты, мой уснувший пыл подгоняя ласковым словом,

Жертвы Венере принесть шуткою нудишь меня.

Что же мне делать, скажи, с ослабнувшим, Барбара, удом, —

Сам я не нравлюсь себе, став от любви стариком.

Все же приговорен я к тебе ненасытною страстью,

10 Кою в наших сердцах милость Венеры растит.

Славой великой тебя да венчают, кодонскую деву,

Что мое сердце легко шуткой веселой живит.

Но как Феб, что шлет, из осени двигаясь в зиму,

Дни все короче для нас наземь с высоких небес,

Так и подпавший под власть медлительных звезд Волопаса

Хворый мой возраст лишен юноши действенных сил.

Так в упряжке тройной коней по паннонским пределам

Венгры не гонят, как вскачь время несется мое.

Все взращено тобой, все тобою похищено, время,

20 Все поместились века в вечном твоем колесе.

С временем вянут цветы и с временем снова прямятся,

С временем пухлая грудь дряблою складкой висит.

Луг теряет красу со временем, и выцветают

Травы, и трещин растет сеть на родившей земле.

Прежние так у меня убывают со временем силы,

Муж Геркулесов и тот старостью сломлен кривой.

В дни, когда отрока пыл бурлил в моем пышущем теле,

Первую жгучую страсть я к Хазилине питал,

Позже, когда привел меня случай к пенному Истру,

30 Эльзулу громко я стал в песнях своих прославлять,

Но, приведенный на Рейн недавно своими звездами,

Урсулу-деву воспел с жаром тевтонский поэт.

Уд мой для первых трех напрягался тугою дубинкой,

И за войною войну вел он на ложе, удал.

Ныне он дрябнет, забыв когда-то пылавшие страсти,

И опадает, и вниз, факел угасший, глядит,

Шлем нахлобучив, теперь не вздымает копье боевое.

В юности сколько же раз силою он набухал!

Юного тела грехи, как один, все старость уносит,

40 Любит лишь Вакха дары да многословье старик,

Но удивительно то, что в глубокой старости мучит

Старческие сердца жадность сильнее всего.

7. К служанке Ламии, удерживающей сочинителя от свидания с Барбарой в надежде на подачку

Мерзкая, что ты меня отвлекаешь от жертвы Киприде,

Свой вероломный трудя, Ламия злобная, ум?

Барбара радость ночей вожделенную мне посулила,

Ты же гонишь меня, Ламия злобная, прочь.

Мерзкая, опустошить кошелек мой ты, верно, мечтаешь,

Вздумавши исподтишка с толком продать госпожу.

Пусть жестокая боль леденит твое сирое ложе,

Пусть неверен тебе будет любовник любой!

Пусть, когда дыра зудеть от похоти станет,

10 Будешь уже предвкушать сладкую радость ночей —

Друг да обманет тебя и любовью займется с другою,

Чтобы надежду твою долгой отсрочкой убить.

Ты испытаешь тогда те страданья, что мне принесла ты,

К ложу твоей госпожи, лютая, путь заслонив.

Пусть же соперник мой, чья щедрость тебя улестила,

Твердой рукой отомстит за вероломный обман.

Трижды, четырежды он по спине твоей следом кровавым

Розгу протянет, и свист плоть ягодиц огласит.

Ночью, когда ты лежишь в безопасности мнимой на ложе

20 И миротворный сон, гадкая, нежит тебя,

Он, внезапно представ, усмирит твою задницу палкой

И отомстит за твои козни противу меня.

Я уже понял, что нет никого во вселенной коварней

Женщины, коей ты, злато, желанней всего.

8. Сочинитель приглашен Барбарой посетить вместе с нею, по обычаю жителей Любека, подземные каморы

Свет золотой повернул от брадатого Феб Козерога

Только что, и коней зимних замедлила Ночь,

Мир озаряет луна лишь три часа в Колесничем,

Ясный свой свет стремя к остию насупротив.

Вот и студеный Борей, в ледяных бушующий водах,

Окоченил Кодон, жидкую хлябь отвердив:[484]

Там, где прежде суда по узкому мчались проливу,

Ныне четверки коней тащат телеги по льду.

И уж поднялся над льдом тот, кто грузно о посох оперся,

10 И устремил вперед быстрые стопы свои;

Пестрое поле седеть начало от белеющих хлопьев,

И, затаившись, стоит дерево в снежных кудрях;

Скрыта краса лугов, семена сокрыты земные

В почве, пока ты не дашь, Феб, животворный свой луч.

Кимврская Барбара, что ж нам содеять под небом холодным?

Где нам пристало шутить, в милые игры играть?

«Есть обычай в краях германских: от северной стужи

Дабы укрыться и хлад лютый на время смягчить,

Мы затеваем пиры под землею, в прорытых каморах,

20 Сало свиное сырым, фарши сырыми едим

С ломтями хлеба, намазав их маслом, просоленным в банках;

Вакха мы вдоволь