не все чисто. Я приносил запашок старомодного обвинения. С моей стороны это было абсолютно антиисторично, надеюсь, понимаете, что я имею в виду. Отсюда косой затуманенный взгляд Строула. Он словно прикидывал, сколько пакостей по закону или вразрез с законом он может мне сделать, если я начну брыкаться. Берегись! Если что, разделает меня, как мясную тушу, разрежет на мелкие кусочки юридическим резаком. У Томчека, напротив, взгляд не затуманился. Томчек смотрел прямо и открыто, ибо глаза у Томчека никогда не выражали его глубочайших убеждений. И я целиком зависел от этой пары прохиндеев. Мне заслуженно достались такие адвокаты. Справедливость требует, чтобы я платил за то, что выставлял себя невинным ягненком, ищущим защиты у людей с нечистым сердцем, искушенным в делах нашего падшего мира. И чего же я достиг, предоставив другим заниматься делами падшего мира? Гумбольдт носил звание поэта, когда уже давно перестал им быть. Я делаю почти то же самое, поскольку был достаточно осмотрителен и практичен, чтобы отрешиться от земных забот. Можете назвать это изворотливостью. Но Томчек и Строул приведут меня в чувство. На их стороне Дениза, Пинскер, Урбанович и тысячи им подобных.

– Хотелось бы знать, чего вы улыбаетесь? – спросил Строул.

– Так, одной мысли.

– Счастливчик, у вас приятные мысли.

– Когда же мы пойдем к Урбановичу?

– Когда он закончит с другой стороной.

– Как, Дениза и Пинскер у Урбановича? Тогда я пойду посижу где-нибудь. Что-то ноги ноют. – Я не хотел болтать в ожидании, когда нас позовут. Даже малая доза Томчека и Строула вредна моему организму. Я быстро устаю от них.

На деревянной скамье мне стало лучше. Я не захватил ничего почитать и решил воспользоваться случаем, чтобы подумать. Предметом моих размышлений стал розовый куст. Я часто думаю о розовом кусте, иногда мысль о нем приходит мне в голову сама по себе, независимо от моей воли. Куст густо усеян темно-красными цветами и свежими зелеными листьями. Сначала я механически повторял знаменитое «это роза, это роза, это роза». Потом увидел корневую систему, стебли, проклевывающиеся отростки, которые станут шипами, постарался припомнить ботанические термины: флоэма, ксилема, хлорофилл, камбий – и проникнуть в само растение, чтобы понять, как его зеленая кровь рождает красные цветы. Да, но ведь молодые побеги на розовом кусте всегда красноватые и только потом становятся зелеными. Мне в точности представилось расположение лепестков цветка и беловатый отлив на красном. Все силы моей души сосредоточились на этом видении. Затем передо мной раскинулось поле цветов, и на нем я увидел человеческую фигуру. «Растение, – сказал Рудольф Штейнер, – выражает элементарные законы роста и развития, но человек в своем стремлении к совершенству взвалил на себя тяжелую ношу инстинктов, чувств, желаний». Таким образом, куст – это как бы непроснувшаяся жизнь. Человечество рискнуло играть со страстями. Ставкой в этой игре были высшие силы души, способные очистить страсти, которые затем перерождаются в утонченные переживания. Красная кровь – символ этого очистительного процесса. Так это или не так – не знаю, но размышления о розе приводят меня в состояние блаженства.

На смену этому видению пришло другое: чугунный фонарный столб, какие ставили в Чикаго лет сорок назад, с колпаком, похожим на шляпу тореадора или цимбалы. Была ночь, мела метель. Я мальчишкой гляжу из окна своей спальни. Зимний ветер качал фонарь, и под ним кружились розочки-снежинки. Штейнер настоятельно рекомендует созерцать крест, увитый розами, но, вероятно, по причине моего еврейского происхождения я предпочитаю фонарный столб. Когда уносишься из чувственного мира, предмет созерцания не имеет значения. Там, в надчувственном мире, пробуждаются спящие силы души.

Я так увлекся медитацией, что едва заметил, как от Урбановича вышла Дениза и, пройдя турникет, подошла ко мне.

Эта женщина, мать моих детей, причинила мне массу хлопот, но, глядя на нее, я вспоминаю высказывание Сэмюэла Джонсона о привлекательных дамах: они могут быть глупыми и зловредными, но нужно ценить красоту саму по себе. Денизу было за что ценить. Большие фиалковые глаза и маленький носик. Кожа покрыта нежным пушком – этот пушок виден при соответствующем освещении. Волосы, собранные кверху, придают ей некоторую тяжеловесность. Не будь она красавицей, вы бы не заметили этого. То, что Дениза не сознает отрицательного эффекта своей прически, означает, что она слегка помешана. Она потащила меня в суд, но относилась ко мне дружелюбно. Сегодня ее обходительность особенно бросалась в глаза. Значит, разговор с Урбановичем прошел удачно и Дениза собирается поколотить меня как паршивую собаку.

– А-а, ты здесь? – Голос ее слегка дрожал, но в нем ясно звучала воинственная нотка. Когда слабые объявляют войну, никогда не знаешь, как сильно они ударят. Дениза, конечно, не слабой породы. Вдобавок на ее стороне сила общественного устройства. Правда, самой себе она казалась слабой, обремененной заботами женщиной. Встать утром с постели и приготовить завтрак – самое большее, на что способна Дениза. Выбраться на такси к парикмахерше – тоже трудная задача. Прекрасная голова утяжеляла прекрасную шею.

Вздохнув, Дениза присела возле меня. Я заметил, что она давно не была в салоне красоты. Когда волосы у нее уложены как следует, Дениза не выглядит такой большеглазой и бестолковой. Чулки у нее поползли. В суд она надевает самое плохое.

– Ух! Измоталась до чертиков, – сказала она. – Никак не могу выспаться перед приездом сюда.

– Очень жаль, – пробормотал я.

– Ты тоже плоховато выглядишь.

– Девочки иногда говорят: «Папа, ты выглядишь как миллион долларов, такой же зеленый и помятый». Кстати, как они?

– Хорошо, насколько возможно. По тебе скучают.

– Наверное, это естественно.

– Ничего не естественно. Жутко скучают.

– Ты и жалобы – это все равно что Вермонт и производство кленового сиропа.

– Что ты хочешь, чтобы я говорила?

– Просто «да» или просто «нет».

– Скажет тоже – сироп! Что тебе взбредет в голову, то ты тут же и брякнешь. Ни к селу ни к городу. Это самая большая твоя слабость.

Такой уж выпал мне сегодня день – выслушивать мнения других людей. Как человек укрепляет свои физические и духовные силы? Дениза права, указывая на мою слабость. Бывают дни, когда я молчу, держу свои мысли при себе и тогда чувствую, как прибывают у меня силы. А иногда не знаю, о чем думаю, пока не выскажу это вслух.

– Девочки ждут не дождутся Рождества. Ты обещал сводить их на представление в «Театр Гудмана».

– Ничего я не обещал. Это была твоя идея.

– Ты что, такая знаменитость, что не можешь сводить их в театр? Ты им сказал, что пойдете.

– Я? Ничего подобного. Это ты сказала, а теперь валишь на меня.

– Но ты ведь будешь в Чикаго?

Не