интересного, о чем ты мне рассказывал. Если потерял свои наброски, я помогу. Я многое помню. Да, со мной ты бы встал на ноги.

– Полагаешь, встал бы?

– Я поняла, что мы оба совершали ошибки. Но у нас была более или менее нормальная жизнь. А сейчас ты просто смешон со своими бабами, физкультурой, заграничными поездками. Вдобавок еще антропософией занялся. Дурнвальд очень за тебя беспокоится. И твой брат Джулиус тоже… Послушай, Чарли, почему бы тебе снова не жениться на мне? Для начала прекратили бы судебную тяжбу. Нам было бы неплохо вместе.

– Ты это всерьез?

– Девочки только об этом и мечтают. Подумай хорошенько. Я знаю, тебе самому нерадостно. И здоровье сдает. А я готова рискнуть. – Дениза встала, раскрыла сумочку. – Тут несколько писем на твое имя.

Я взглянул на почтовые штемпели.

– Два-три месяца назад пришли. Могла бы и раньше передать.

– Какая разница? У тебя что, почты мало? Ты все равно на письма редко отвечаешь.

– А вот это письмо ты вскрывала, а потом снова запечатала. Оно от вдовы Гумбольдта.

– От Кэтлин? Они развелись за много лет до его смерти. Смотри, вон топает твой юридический гений.

К нам подходили Томчек со Строулом, а с другой стороны вышагивал людоед Пинскер в броском желтом пиджаке, в огромном желтом галстуке, который, как омлет, растекся по его груди, в бежевых туфлях двух тонов. Голову его покрывали нечеловечески густые с проседью волосы. Держался он как постаревший боксер. «Кем он был до того, как воплотился в человека?» – подумал я.

* * *

В конечном счете формальные переговоры с Денизой и Пинскером не состоялись. На сегодня дело ограничилось беседой с судьей Урбановичем.

Томчек, Строул и я вошли к нему в кабинет.

Судья Урбанович, хорват или серб по происхождению, полный лысый мужчина с плоским лицом, встретил нас приветливо. Предложил по чашке кофе. Я объяснил эту любезность незримым присутствием Комиссии гражданского надзора.

– Нет, спасибо, – сказал я.

– Мы провели уже пять заседаний, – начал Урбанович. – Длительная тяжба неприятна обеим сторонам, хотя… – хмыкнул он, – выгодна их адвокатам. Понимаю, как трудно давать показания таким впечатлительным творческим личностям, как мистер Ситрин… – Урбанович хотел, чтобы я понял всю глубину его иронии. Впечатлительность у взрослого чикагца? Если впечатлительность не напускная, то это тяжелая форма патологии. Если человек, зарабатывающий в лучшие годы по двести тысяч в месяц, выдает себя за впечатлительную натуру, знайте: он водит вас за нос. Нежные растения таких деньжищ не гребут. – Я понимаю, как трудно отвечать на вопросы мистера Пинскера. Он из старой школы настойчивых, въедливых юристов, хотя, – обратился ко мне Урбанович, – вряд ли помнит названия ваших сочинений или названия французских, итальянских и английских компаний, с которыми вы связаны. Вам даже его портной не нравится, его рубашки и галстуки – тоже…

Короче говоря, несдобровать тому, кто попадет в руки людоеда Пинскера, но если я проявлю несговорчивость, судья Урбанович натравит его на меня.

– Мы много раз вели переговоры с миссис Ситрин, – сообщил Томчек.

– Значит, ваши предложения ее не устраивают.

– Ваша честь, – вставил я, – миссис Ситрин уже получила значительные суммы денег. Мы предлагаем еще, но она каждый раз повышает требования. Если я уступлю сейчас, вы готовы гарантировать, что моя бывшая жена не потянет меня к вам в будущем году?

– Нет, не готов, но попытаюсь. Я могу объявить res judicata, то есть дело закрытым и не подлежащим пересмотру. Ваша проблема в том, мистер, что вы зарабатываете крупные суммы.

– Когда-то зарабатывал. Последнее время – нет.

– Это потому, что вас нервирует эта тяжба. Если я завершу это дело, вы еще заработаете кучу денег и будете благодарить меня…

– Ваша честь, я человек старомодный и, возможно, ни на что не гожусь, поскольку скоростным методам не обучен.

– Ну, на этот счет мы не волнуемся, мистер Ситрин. Мы верим в вас. Мы видели ваши статьи в «Лук» и «Лайф».

– Но Лук и «Лайф» уже не выходят. Эти журналы устарели.

– Мы знакомы с вашими налоговыми декларациями. Они свидетельствуют о том, что вы отнюдь не перестали печататься.

– И все же, – вмешался Томчек, – давайте говорить на языке надежных деловых прогнозов. Как мой клиент может гарантировать, что наладит прибыльное производство?

– Что бы ни случилось, – возразил судья Урбанович, – трудно представить, что доходы мистера Ситрина опустятся ниже пятидесятипроцентной налоговой отметки. Таким образом, если он будет выплачивать миссис Ситрин тридцать тысяч в год, в реальных деньгах это выльется в сумму пятнадцать тысяч долларов. Причем выплачивать до совершеннолетия младшей дочери.

– Выходит, на протяжении четырнадцати лет, то есть почти до семидесятилетнего возраста, я должен зарабатывать по сто тысяч в год? Как говорили наши предки на старой родине, не делайте мне смешно, ваша честь. Все мое достояние – мои мозги. У других недвижимость, земля, рента, проценты по вкладам, муниципальные пособия, государственные субсидии… Ничего этого у меня нет.

– Но вы же умный человек, мистер Ситрин. Даже в Чикаго это видно. Не считайте, что ваш процесс – какой-то особый случай. При дележе имущества миссис Ситрин получила меньше половины, и к тому же она утверждает, что цифры были фальсифицированы. Вы страдаете рассеянностью, поэтому могли этого и не знать. Тем не менее по закону за это отвечаете вы.

– Мы категорически отвергаем любое обвинение в мошенничестве, – заявил Строул.

– Полагаю, не стоит разбирать вопрос о мошенничестве. – Судья повел рукой, как бы отодвигая вопрос в сторону. Я заметил, что на рукавах у него запонки в виде рыбок. Очевидно, Рыбы – его знак зодиака. – Что касается понизившейся в последние годы продуктивности мистера Ситрина, то она может быть намеренной и имеет цель ввести истицу в заблуждение. Или это действительно возрастное. – Урбанович недолюбливал гения разводов Томчека; Строула он вообще не удостаивал вниманием, а разговор со мной, как я видел, забавлял его. – Я с пониманием отношусь к проблемам интеллектуалов, знаю, что у них бывают занятия и интересы, не приносящие непосредственной материальной выгоды. Но возьмите этого субъекта Махариши. Кто он – гуру, маг или мошенник? Учит людей кончиком языка доставать до гортани и разбогател на этом, стал мультимиллионером. Многие задумки можно продать, и не исключено, что ваши специфические идеи могут стать ходким товаром.

Антропософские штудии приносили свои плоды. Я воспринимал декламацию судьи спокойно. Ответы потустороннего мира придавали определенную окраску моему самочувствию. Мой дух то и дело освобождался от плоти и через окно возносился над площадью. А в другие минуты перед моим мысленным взором вырастали розы в росистой зелени. Но судья упорно возвращал меня к действительности второй