лучше условия. Понятно, что мальчик и Марта хотят быть похожими на них. А ты просишь их обратить внимание на старый плащ кое-кого другого и…

— Не нужно так! — укоризненно ответила она. — Он такой милый молодой человек, и такой робкий, необычный, хоть и заигрывает с имперскими мотивами… А то, что Берти гоняется за шиком, мне решительно не понятно. Я могу более-менее понять Мисмис, как будущую женщину… но не юношу. Ему гимназию скоро заканчивать, а он думает о пустяках. В мое время юноши не были такими, можешь мне поверить.

Поняв быстро, что мать не способна оплачивать его новые «причуды», не очень-то и расстраиваясь из-за этого, Альберт в свободное время стал подрабатывать печатанием на машинке в маленькой конторе нотариуса; платили за это почасово, и почти все, таким образом заработанное, он спускал на одежду, лишь мизерную часть оставлял на книги, журналы и шоколад для Мисмис и кузена Альбрехта. Он обзавелся синим костюмом модного кроя, черным пальто с поясом, шляпой, галстуком, завел не менее пяти пар перчаток и более дюжины шарфов. Пополнение шкафа этими прекрасными вещами вызывало у него сильный восторг, связанный с самим осознанием, что все эти драгоценные предметы являются его собственностью и что, в них облачаясь, он выглядит хорошо. Консервативная мать не могла найти это нормальным и беспокоилась, словно была сама виновата, а он своими желаниями не обладал и поступал лишь ей назло. С взрослением его она начала испытывать к нему чувства более правильные, материнские — пусть не столь пылкие, какие вызывала Мисмис, — должно быть, привыкла к нему или же заметила, как он похож на нее, и искренне желала ему счастья. Она не знала, как начать разговор о его «странностях», смущалась и боялась, что он — из-за прежних их сложностей — не станет ее слушать.

Решившись как-то, для нее самой внезапно, она зашла в его комнату и спросила, чем он занят.

— А что? — ответил он.

Он, полулежа на постели, пришивал пуговицу к синему пиджаку.

— Смотрите! — сказал Альберт за тем, как его мать вошла. — Новая рубашка. Хотите взглянуть на новый шарф?

— Нет, не хочу.

Осторожно она присела на его постель, руку протянула, чтобы погладить его по волосам.

— Ну, зачем? — почти капризно, отстраняясь от нее, ответил он. — Что за телячьи нежности?.. Право, вы показываете себя странно.

— Ты стал очень взрослым, Берти.

Он на слова ее меланхолично улыбнулся.

— Я и не заметила, как ты вырос.

— Ага… ага.

Он отвлекся от нее, чтобы закончить работу. Лина осмотрелась, потянулась к его тумбочке, желая узнать, какие книги он читает; и смутилась, обнаружив у него вперемешку уголовный кодекс, энциклопедию, романы Достоевского и Фонтане, биографию Бисмарка, сборник статей Берты фон Зутнер и порнографические книжки какого-то современного автора.

— Не трогайте, пожалуйста, — заметив, что мать хочет что-то взять, попросил он.

— Нет, нет… Ты считаешь, это можно вот так оставлять?

— Что?

— А если твой кузен это прочитает? Или Мисмис?

— Мисмис ничего не читает. А насчет Альбрехта… ну и что?.. Вы что-то хотели?

— Нет, — ответила она поспешно и встала.

Но, не сумев выйти, возвратилась на прежнее место на постели и начала:

— Мне нужно с тобой поговорить. Было бы лучше, если бы с тобой об этом поговорил твой отец, но он совершенно не умеет воспитывать детей. Поэтому говорить придется мне…

Она краснела и заикалась, а остановившись, обнаружила, что сын улыбается.

— Ну что ты так улыбаешься? — обиженно спросила она.

— Да потому, что я давно, много лет это знаю! Зачем вы говорите мне то, что я уже знаю?

— Нет, я… это совсем не то, что ты подумал!

— А, может, хватит мне лгать?

— Не смей так говорить со мной! — оборвала его она.

Помолчав, собравшись с силами, она добавила:

— Ты должен понять, должен… это не то… и вон то, что пишут в твоих книгах, показывают в фильмах… ты должен понять, что это не так, это не в реальности, не… не так все получается.

— В книгах и фильмах как раз все нормально получается, — отбил поскорее Альберт.

— О-о-о… прости, что я доставила тебе несколько неприятных минут. Ты… говоришь со мной, как с врагом. А я пытаюсь объяснить… чтобы ты понимал разницу. Потом у тебя будут девушки, и я не хочу, чтобы это повторилось с ними… чтобы ты считал это нормальным. То, что произошло в ту ночь, с теми, «красными».

— Нормальным? Нормальным?.. Значит, я такой же, да? Я такой же… как они? Ты считаешь, я такое же животное?

Она опешила от его внезапного «ты» и воскликнула:

— Нет, конечно, что ты говоришь?

— Ты сама сказала! Ты считаешь, я способен на это. Ты сказала: «Я с тобой говорю, чтобы это не повторилось с другими».

— Мне пришлось… пришлось тебе сказать! Вы, мужчины, часто не понимаете, вы не знаете, что поступаете ужасно с нами! Вы не всегда видите разницу между согласием и насилием. Каждый из вас может отступиться на этом пути.

Она почувствовала: он был глубоко оскорблен. Он словно бы внутренне сжался, и глаза его изменились.

— Спасибо за заботу… но это не нужно. Я лучше совсем не буду этим заниматься, чтобы никого не травмировать. А то мало ли — я не увижу разницы между согласием и насилием. И вот! — зло добавил он, выхватывая из книжной стопки то, от чего она возмутилась. — Можешь забрать! Раз ложь — то забирай! Мне это не нужно!

Расстроенная, она взяла эти книги; почти выбежала от него, плечом ударившись о дверь.

— И не нужно лезть в мою личную жизнь! — крикнул он ей вдогонку.

Отношения их, и ранее плохие, после этого объяснения стали ледяными. Обиженная на него, не способная первой пойти на примирение, Лина старалась с ним теперь не говорить, и постепенно молчание, полностью поддерживаемое сыном, стало чем-то обыденным между ними.

Разговаривать они опять начали лишь несколько месяцев спустя, оказавшись в сложной ситуации.

Как и всех, их затронул кризис, начавшийся после оккупации западного промышленного района. Нынешний президент обратился в связи с этим к населению, призвав, в отдельности жителей оккупированной области, к пассивному сопротивлению врагу. Это «сопротивление», во многом, и стало причиной обесценивания национальной валюты. Инфляция, а также допущенные оккупационными войсками инциденты — массовые грабежи, избиения, убийства и изнасилования, — привели к поддержке населением местных патриотических сил, выступавших за достойный военный ответ оккупантам. Негативное отношение поддерживалось репортажами побывавших в оккупированном районе корреспондентов; указывалось на омерзительное поведение враждебных войск, в том числе офицерского состава, на частые убийства