— Ленинграду очень нужен воскресник, — говорила Маша, когда бойцы МПВО строем шагали по набережной. Она поддала ногой ржавую кастрюлю, со звоном отлетевшую к куче мусора. — Мы так привыкли видеть разруху, что уже не замечаем, что город превратился в большую свалку.

— Ничего, мы его почистим, отмоем, отстроим, и будет снова как новенький, — отозвалась Катя.

Она перехватила взгляд Маруси. Младший лейтенант улыбнулась уголком рта:

— Взвод, запевай!

— Мы красные кавалеристы и про нас… — завела голосистая Люся, которая шла между Катей и Машей.

— …былинники речистые ведут рассказ! — звонко подхватило сразу несколько девичьих голосов.

Под ритм песни шаги становились упругими и улетала прочь усталость, которая успела накопиться за дежурство.

Общегородской воскресник был назначен на восьмое марта. Маруся хотела отстранить Катю от работы, чтобы дать окрепнуть, но Катя обиделась чуть не до слёз:

— Чем я хуже всех? Пойду, и всё. Я и так почти месяц на кровати бока отлёживала. Отдежурю и приду.

Взвод МПВО выдвинулся на воскресник после полудня, когда на улицах уже вовсю кипела работа. Странно и радостно было видеть на прежде пустынных улицах сразу много людей: жив город, не умер, не сдался!

Около руин школы работала группа подростков. Носилки с мусором они тащили вшестером, как муравьи. Один парнишка поднял голову и залихватски засвистел. Наверное, радуется, что школа скоро откроется.

Катя помахала ему рукой.

Последний куплет строевой песни отзвучал у пятиэтажного дома, испещрённого выбоинами от снарядов. Верхние этажи были жилыми, а на первом располагались почтовое отделение и заколоченная дверь бывшей сапожной мастерской. За зиму серые стены здания успели обрасти снежными завалами, сквозь которые просматривались обломки кирпичей, помятое ведро, брошенные детские санки.

— Девчонки, смотрите, кукла! — закричал кто-то из девушек в строю, и все стали крутить головами по сторонам, словно видели куклу первый раз в жизни.

Это был вытаявший из-под снега большой пупс в алом комбинезоне и полосатом чепчике. Чья-то рука посадила его на подоконник почты. На фоне заколоченного окна пупс выделялся ярким цветовым пятном и таращил голубые глаза, словно изумляясь царившему вокруг беспорядку.

«Вещи оказываются долговечнее хозяев», — подумала Катя с надеждой, что маленькая хозяйка куклы жива и набирается сил в эвакуации.

Ей вдруг вспомнились две сестрёнки, которых они с Машей перед Новым годом отвезли на эвакопункт. Старшая девочка держала в руках узелок с вещами, а младшая — девчушка лет семи — прижимала к груди картонную коробочку, закутанную в розовое кукольное одеяльце.

— Что у тебя там? — не удержалась и спросила Катя.

Девочка вскинула на неё глаза, большие и голубые, как у пупса в красном.

— Кузя.

Она откинула край одеяльца, приподняла крышку коробочки и показала общипанного попугайчика размером с воробья.

— Это у него от голода перья выпали. Но Света сказала, что потом вырастут новые. Света всё знает. — Девочка посмотрела на сестру. — Главное, что мы не съели Кузю, ведь друзей не едят, правда?

— Правда, — подтвердила Катя, сдерживая дрожь в голосе, потому что семилетняя девочка с полысевшим попугаем в этот момент показалась ей сильнее всей гитлеровской армии вместе взятой.

Теперь сестрёнки давно на Большой земле, а попугай, наверное, успел опериться.

Дойдя до угла почты, Маруся остановила строй и повернулась к девушкам.

— Слушай мою команду! — Она очертила рукой фронт работ. — Наше подразделение отвечает за уборку почтовой территории. Задача ясна?

— Так точно, товарищ командир! — весело закричали сразу несколько человек, и строй девушек рассыпался по двору.

Кате с Машей досталось расчищать смёрзшийся вал нечистот под окнами дома. Канализация давно не работала, и жители выливали отходы прямо из окон.

Кроме них по ледяной горе колотили ломы нескольких женщин из местных. Ими руководил косматый старик, который сидел около жестяного корыта и ждал, когда оно наполнится обломками. Удовлетворившись результатом, старик с кряхтеньем перекидывал через плечо верёвку, привязанную к ручке, и волок корыто в сторону набережной.

— Вода унесёт, — пояснил он Кате на вопрос, куда относить собранные ледяшки.

Когда догребали первую кучу, начался обстрел на Васильевском острове.

— Бабоньки, поднажмём, а то скоро фашист по нашему квадрату ударит, — скомандовал дедок, — смотрите, как комсомольцы на почте лихо работают. Только и успевают сумки с письмами таскать. Сегодня кому-то счастье выпадет.

— А кому-то горе, — глухо возразила женщина рядом с Катей.

Она работала яростнее всех, почти не давая себе отдыха, и выпрямилась только один раз, чтобы заправить под платок прядь волос.

Катя тоже обратила внимание на оживление у почтового отделения. То и дело дверь громко хлопала и по тропинке проходил человек с тугой брезентовой сумкой на ремне.

Не понимая, она спросила, в чём дело, и старичок охотно объяснил, что на почте идёт воскресник по разбору писем.

Так вот оно что! Кате представила, сколько людей получат сегодня долгожданную весточку с фронта, и ей вдруг захотелось тоже получить письмо. Всё равно от кого, но лучше всего от Сергея или от Оли.

Стуча лопатой по спрессованному грязному льду, она стала представлять, как вечером придёт в казарму и дежурная скажет: «Пляши, Ясина, — тебе письмо!»

Впрочем, Оля не знает, куда писать. И снова перед глазами встала дорога, по которой они вместе шли в потоке беженцев, тоскливый Олькин взгляд на прощанье и посылка от исчезнувшей тёти Люды, лежавшая в кожаном саквояже.

Работать закончили уже в потёмках. Чтобы прийти в себя от усталости, Катя уселась на гранитную тумбу и, обращаясь, к Маше сказала:

— Машуня, ты иди, а я должна забежать в одно место. Мне Маруся разрешила на час задержаться.

Но Маша не двигалась с места. Двумя руками она оперлась на лопату, судя по всему приготовившись стоять до победного конца:

— Я с тобой, а то ты едва на ногах держишься.

— Маша, иди, — у Кати не было сил спорить, поэтому она просто встала и пошла прочь, махнув рукой на прощание, — я скоро вернусь, мне отсюда два шага.

В действительности расстояние было неблизким и простиралось на несколько улиц, потому что мама Сергея жила в соседнем районе.

* * *

Восьмого марта в городе проводились два воскресника: один по очистке города от снега и грязи, второй — по разборке и доставке писем.

Только в Куйбышевском районе на расчистке центра города работали 11 тысяч человек. В Смольнинском районе на воскресник вышли 6500 человек, в Выборгском и Ленинском — по 3500, в Дзержинском — 2600. В большинстве это были женщины. К вечеру они очистили трамвайные пути на ряде центральных магистралей, навели порядок во многих сотнях дворов.

По инициативе горкома комсомола