Пять шлейфов причудливо изгибающихся в полёте зенитных ракет понеслись наперерез паре истребителей. Те сразу начали резко заваливаться на крыло, уходя к западу, за хвостами машин расцвели яркие гроздья тепловых ловушек.

— Санин, не крути головой, помогай! Анька, следи за ракетами!

Что за ЗРК, какая у них минимальная высота поражения — понятия не имею.

Бинокль! Вдалеке показалась полоса «Летище Русе», рулёжная дорожка справа и ответвления открытых стоянок, на которой стояли две полуразобранные «Аннушки». Больше самолётов не было.

— Румыны один истребитель сбили!

Вздёрнул голову. В небесной синеве распухало белое облачко взрыва. Успел украинец катапультироваться или нет?

— Второй? — с хрипом выдохнул я.

— Не вижу… Вроде ушёл.

«Бонанза» уже шла на высоте трёхсот метров над землёй, всё, садимся.

Невысокий зелёный холм откатился назад, показалась трапециевидная площадка усадьбы, стоящей в глубине леса. Возле белого с красной крышей дома — открытый бассейн, похоже на гостиницу или пансионат… Возле последних деревьев лесного массива белело небольшое прямоугольное строение частного хозяйства: сарай, садик, машина во дворе, рядом со строениями поперёк курса лежала грунтовая автодорога, за ней — спрятанные в зелени скалы и отдельные россыпи камней.

Небо, изумрудная южная зелень и бетонка ВПП скользнули в сторону. «Бонанза», выходя на глиссаду, заканчивала маневрировать перед посадкой.

Заметив снижающийся самолёт, на крыльцо домика выскочил хозяин. Удивлён, брат? Ну вот, прилетели. Чуть не сбили нас…

Мужик не стал тратить время на изумление.

Я не заметил момента, когда у него в руках оказался автомат.

— Сука, ты что творишь!

Длинные очереди было прекрасно слышно. Я инстинктивно поджался. Уже вторая задела снижающийся на минимальной скорости самолёт, несколько пуль простучали по корпусу. Попал!

— Падла!!!

Аэроплан провалился, с резким проседанием и левым креном теряя высоту, все строения сразу пропали, пугливо спрятавшись в яркой зелени. Оставалась только серая лента ВПП, домишки слева с конструкциями антенн и прожекторные вышки.

— Сажусь, — спокойно сказала Одинцова, выравниваясь.

Ещё одна очередь!

«Бонанза» приземлилась так мягко, что момент касания я определил лишь по рассерженному шипению колёс. Выпустите меня! Злость буквально пожирала — убью сволочугу! Ракетчики чудом не сшибли, так какой-то колхозник чуть не пристрелил!

Пробежав положенное расстояние, «Бонанза» остановилась посередине взлётки.

— Ну ты и ас, птица! — от всей души сказал я пилоту. Скромничает девчонка, молчит.

— Свет, ты чего, а? — Ани легонько тронула подругу за руку.

Космический холод проник в салон через дюраль корпуса и обшивку салона. Я чуть привстал, но правая нога скользнула, больно выворачивая лодыжку. Взгляд вниз.

Под пилотским сиденьем растекалась маленькая лужица крови.

Я стоял возле Светки, лежащей на сухой траве, и не знал, что делать.

Одинцова тихо хрипела, выталкивая через губы последние кровавые пузыри. Плотная тёмно-зелёная рубашка ещё прятала разлившуюся кровь, задранный край открывал рану в боку, совсем не большую. Дырочка. Через которую стремительно уходила жизнь.

— Что мне делать?!

— Сумку тащи!

Быстро полез в салон.

Ани уже скинула куртку и наклонилась над подругой. Проверила пульс, внимательно посмотрела на входное, что-то потрогала:

— Скорее всего, лёгкие пробиты, оба, и это далеко не всё, Гош…

Бросив рядом с медиком групповую аптечку внушительных размеров, я, словно конченый идиот, понимающе кивнул и присел на корточки рядом. И на земле кровь. Армянка продолжала колдовать над смертельно раненной.

«Смертельно, смертельно, и не надейся на чудо! Ничего вы тут не сделаете, слышишь, Санин? Ни-че-го», — это пророчество буквально витало в воздухе. Мне стало понятно, что спасти её действительно не удастся. Задыхается Светка без кислорода, синяя венозная кровь уже окрасила лицо в мертвецкий цвет.

— Дышать не может, — прошептала Ани.

— Что? — еле расслышал я. — Свет, ты брось умирать! Сейчас обколем, забинтуем и понесем к дороге! Машину возьмём! Больницу найдём, ты держись давай!

«Не истери, Санин, ты что, тупой?»

— Вытащим её, Ань? Да ты скажешь мне, что нужно делать?! — Личное обязательство во что бы то ни стало спасти весь экипаж словно толкало под танк. Да хоть бы и под танк! Под что угодно!

Медик внимательно посмотрела мне в глаза.

Что ты так смотришь! Хоть моргни!

Су-ука-а! На глазах навернулись слезы — горячие, жгучие, словно кислота, мне мучительно хотелось разодрать веки грязными руками.

Отворачиваться и не подумал, внутри честное.

Ани ломала ампулы и что-то вкалывала, торопливо доставала бинты, склянки и какие-то большие белые салфетки, броском расстелила на земле кусок клеёнки, на который и вывалила содержимое сумки. Блеснул хром медицинской стали, звякнул металл о стекло. Суетилась как могла.

Су-ука-а! Неужели всё это страшно хирургическое железо не может помочь?

— Может, искусственное дыхание пора? — посоветовал я и заткнулся.

Какое, на хрен, дыхание!

Напарница, обняв подругу за голову, что-то шептала Светке на ухо. Без слёз. Потом показала куда-то вдаль, словно разговаривала с совершенно здоровым человеком.

Хрип затихал, и теперь я плакал навзрыд.

Не выдержав, всё-таки отвел глаза, кулаками растирая слёзы в серые потёки. Прижал голову к прохладному металлу корпуса.

Здесь, в Болгарии, куча малых грунтовых аэродромов. В Алтеницах, Самуиле, Антмове… Я же как штурман предложил именно эту, смертельную. И этот случайный выбор, сделанный в страхе, бездумно, тяжким грузом мне придётся нести всю жизнь. Семь пулевых отверстий в чёрном с золотом фюзеляже: шесть ближе к хвосту, две пули пришли почти сразу за спинку моего кресла. И лишь одна — прямо напротив пилота. В бок, под поднятую к штурвалу руку, почти под мышку.

Ани продолжала мучить неподвижное тело. И вдруг выпрямилась.

Я встал и выплюнул на землю накопившуюся во рту кровь с прокушенных губ.

— Как же она смогла посадить машину?

— Смогла, потому что профи, Гош.

Она села на корточки и прикрыла разложенные инструменты салфеткой.

Таков расклад. Между прочим, и ты его сложил, Гош.