Неглубокую речку шириной метров семьдесят пришлосьпереходить вброд, раздевшись догола, держа над головой пожитки. На серединевода поднялась Мазуру до груди – женщинам, соответственно, чуть не по шейку.Хорошо еще, течение было неспешное, ленивое, и вода особенно не напирала – новсе равно его амазонкам приходилось туговато: поклажи мало, однако онанеудобная, в узел связать нечем, лиан тут не водится... Одна рука у него былазанята автоматом, другой держал одежду, полурассыпавшийся ком, а кроссовкисвязал шнурками и шнурки намертво зажал в зубах. То и дело оглядываясь,покрикивал:

– Медленнее, девочки, куда спешить...

Сам, однако, торопился: сейчас они были легкой добычей,следовало поскорее оказаться на том берегу. А берег крутой, чтоб его... Мазурзашвырнул на берег одежду и кроссовки, ухватился левой за свисавшие прочныекорни, прыгнул и, не озаботившись одеванием, встал на кромке с автоматом наплече. Ольга, раздвигая грудью воду, шла к нему. Вика, отстав метров на десять,вдруг неловко затопталась, уже поднявшись из речки по пояс, дернулась вслед запоплывшими по течению кроссовками.

– Давай на берег! – прикрикнул Мазур. – Мясодержи, шмотки!

Положил автомат и «щучкой» прыгнул в воду. Быстро поплылвслед за потрепанной обувкой, по старому навыку – без малейшего плеска,еще успев подумать: «Ну и задачка для крутого Ихтиандра, дамские чеботы намелководье ловить, да пресном вдобавок...»

Подплывая к берегу, заметил в тайге шевеление. Приподнявшисьиз воды, крикнул:

– Стойте спокойно! Смотрите, что за спиной!

Обнаженные амазонки повернулись и замерли – совсем недалекона берег вышел высоченный лось, так что женщины оказались меж ним и Мазуром.Мазур поплыл что есть мочи, уже не заботясь о красоте стиля, вздымая брызги.Животина эта может так звездануть копытом, что костей не соберешь...

Выбросил обутки на берег к ногам Вики, торопливо нагнулся кавтомату. Женщины зачарованно таращились на рогача, а тот, тяжело поводя бокамии словно не замечая их, шумно пил из реки, отражаясь в ней во всей красе. Донего было метров тридцать. Пофыркивая, лось косил огромным лиловым глазом. «Богты мой, – подумал Мазур, – сколько мяса прибежало...»

Но стрелять не стал – как-то рука не поднялась, мясо у нихеще было, а сохатый выглядел измотанным, даже пошатывался. «Гонит кто-то? Волкилетом не рискнут, нет у них ни малейшего шанса завалить этакого дядю... Значит,человек? А человеки, стервы, разные бывают...»

Бока сохатого раздувались на глазах. Подняв голову – водастекала радужными струями, – он покосился на людей, издал что-то среднеемеж хрипением и фырканьем и решительно вошел в воду, попер на тот берег,оставляя кильватерный след, что твой эсминец. Мазур тоже поневоле засмотрелся.

– Ух ты... – прошептала Ольга.

Мазур старательно вытряхивал воду из Викиных кроссовок –только бы не разлезлись, а то ведь придется на первобытный манер обутку ей изее же собственной куртки мастерить... Все трое стояли голыми, обсыхали ичувствовали себя совершенно непринужденно, преодолели некий порожек, где и всамом деле начинается п л е м я...

– Вот и помылись, – фыркнул он, старательно трясячетырьмя конечностями, смахивая прозрачные капли. Посмотрел назад, но уже неувидел за деревьями дыма.

И сохатый давно пропал в чащобе на том берегу. Проводив еговзглядом с некоторым сожалением, Мазур первым полез в штаны, натянул кроссовки,озабоченно отметив, что жесткий верх еще держится, а вот вставки из какой-томягкой и чертовски непрочной синтетики уже совершенно истрепались, получилисьдыры правильной формы. Ладно, хоть подошва держится...

– Пошли, – сказал он, закидывая автомат наплечо. – Озябли? Вот на марше и согреетесь...

Довольно долго они шагали по лиственничному лесу, что неприбавило веселого настроения: и зверье, и птица избегает мест, где лиственницарастет обильно и густо. Лес такой не то чтобы выглядит мрачно, но в нем как-тонеуютно из-за полного безмолвия – белка ни разу не цокнула, дятла не слышно, невстретишь и птичьей мелкоты... Зато Мазур наломал тонких прочных веток длястрел, все польза. И голубики поели от пуза.

* * *

...Сначала он подумал, что видит гигантский гриб, маслята,случается, вымахивают этакими великанами. Свернул влево, подошел поближе. Вомху белел человеческий череп.

– Подождите, – оглянулся он. – Посмотрим...

Усмехнувшись про себя, отметил, что растрепанные амазонки собмотанными барсучьей шкурой талиями смотрят на бренные останки неизвестногостранника чуть ли даже не равнодушно – вышколила тайга-матушка... Нагнулся иподнял карабин – образца 1944-го, переделка в охотничий, до сих пор служит ивыпускается. Ствол уже покрылся буровато-рыжей коростой ржавчины, но смазан былв свое время обильно – Мазур без особых усилий подбил снизу кулаком рукояткузатвора, передернул с хрустом. Выскочил позеленевший патрон. И еще один. Такчто недостаток боеприпасов тут ни при чем...

Прошелся меж деревьев, разглядывая кости, валявшиеся там исям, растасканные мелким зверьем. В костях определенно некоторый недостаток –не видно тех, что помельче.

– А ведь ты, приятель, пожалуй что, подснежник... –буркнул он задумчиво. – С прошлого года тут кукуешь, самое малое... Ага,вон что...

Кость голени косо переломлена, по ней змеится глубокаятрещина, уже почерневшая из-за набившейся земли, вымытой потом дождями. Делоясное – как-то ухитрился сломать ногу, полз, пока было сил, а потом силыкончились. Отбросив кость, Мазур невольно вытер руки о штаны.

И продолжал бродить меж стволами, низко пригнувшись, –авось попадется что-то годное в хозяйстве. От одежды и обуви, конечно, и следане осталось...

Он нашел «командирские» часы самого первого выпуска, на видне пострадавшие. Но заводиться они не желали, и Мазур, пожав плечами, выкинулих в кусты. Отыскал остатки брезентового рюкзака – видимо, зверье егораспороло, ища съестное. Быть может, и нашли – и, конечно, истребили до крошки.Дешевенький компас в пластмассовой коробочке тоже оказался негоден – внутрьдавно попала вода, стрелка свободно вертелась на оси, ничего не указывая.А вот это уже лучше, это великолепно просто... Он бережно закрыл коробочкуиз-под зубной пасты «Жемчуг» – сколько лет прошло, как их пересталивыпускать? – положил в карман. Там лежало несколько иголок, воткнутых впробку от винной бутылки, три катушки суровых ниток. И жестяной портсигар смоточками лески и несколькими крючками пригодится. Неплохое наследство. Оченьпохоже, покойник был некурящий – ни кисета, ни трубки. Впрочем, если у негобыли папиросы или сигареты, они давно размокли в кашу из-за дождей и снега,ветром развеяло... Бумага в тайге долго не залеживается.

Еще одна металлическая коробочка, из-под совсем уж древнегогрузинского чая. Пуста. Может, хранил в ней спички и они все вышли?Заржавленное шило уже не годится, охотничий нож с грубой деревянной ручкой тожене прельщает, своих два, получше... А это, может, и есть табак?